Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — эрбпринц

— Усильте охрану, — велел я. — Там понимают, что, если придвинем эти башни, им конец. Вдруг решатся на ночную вылазку?

Он прогудел довольно:

— Так именно на ночь и устроили засаду! Увы, никто не решился. А жаль. Воинов у них мало, а горожане — не бойцы…

Я буркнул:

— Воинов я еще мог бы пощадить. Но не горожан.

Он посерьезнел, по всем правилам войны, пусть и постоянно нарушаемым, нужно вроде бы щадить именно мирное население, но у меня свои соображения, многие уже знают, какому глумлению подвергли их лорда в этом городе однажды, и все горячо сочувствуют.

Поднявшись на осадную башню, я с наслаждением понаблюдал с высоты, как в городе все больше зданий разрушается катапультами, которые бьют, сменяясь, непрерывно, обстреливая город со всех сторон.

Уже готовы три осадные башни, но я нарочито не начинал штурм, позволив лучникам башен безнаказанно обстреливать с высоты город, прицельно выбирая жертв.

В одном месте стена рухнула, но я не давал приказа штурмовать, а защитники торопливо заделали брешь, радуясь нашей нерасторопности. Полагаю, с той стороны еще и нагребли кучу мусора из развалившихся зданий и круглых камней, выпущенных катапультами.

На пятый день примчался всадник из передовой линии, круто осадил коня, бахвалясь умением.

— Над воротами подняли белый флаг! — закричал он. — Хотят сдаться!.. Ваше высочество?

Я торопливо повернулся к лучникам.

— Макс, быстро сотню на позицию!

— Есть, — ответил он и ринулся строить отряд.

Справа от ворот приоткрылась калитка, один за другим вышли пятеро важных вельмож в богатых одеждах. У переднего в руках белое полотнище на длинном древке, он не размахивает им, и так хорошо видно, все пятеро неспешно и с достоинством двинулись в нашу сторону.

Я крикнул:

— Макс?

Он ответил за моей спиной:

— Ваше высочество?

— Сотня готова?

— Ваше высочество, только прикажите…

Я сказал резко:

— Видишь эту делегацию? Чтоб ни один не ушел! По моей команде… огонь!

Он замешкался на мгновение, сперва даже не поверив, затем прокричал команду. Послышался скрип натягиваемых луков, а затем в воздухе страшно засвистали тяжелые длинные стрелы.

Вифлевцы продолжали идти, еще не ощутив опасности, а когда стрелы обрушились сверху, только человек с белым флагом в руках успел вскинуть голову, но в тот же миг длинная стрела пронзила ему глаз и вышла из затылка.

Остальные рухнули, каждый пораженный десятком стрел, медленно распрямились, даже не подергиваясь в смертельных корчах. Под всеми начала образовываться красная лужа крови.

Макс озадаченно молчал, как и другие лорды, только Альбрехт холодно осведомился:

— Это значит, никаких переговоров?

— Именно, — отрубил я.

— А не проще было…

— Нет, — резко сказал я. — Нет, дорогой граф!.. Сейчас в городе поднимется вой насчет нашей беспримерной жестокости, будут призывы отомстить…

— …и держаться до последнего, — подсказал он.

— На что и рассчитываю, — отрезал я. — Пусть держатся именно до последнего!

И тем не менее из Вифли то и дело ночами тайком посылают гонцов со слезными просьбами к военачальникам Мунтвига, умоляют поторопиться, город едва держится, не дайте пасть перед нечестивыми силами Юга…

Густая сеть Норберта вылавливает всех, я подумал и одного вернул в город, пообещав сохранить ему жизнь, если он расскажет там, что на помощь идет огромная армия под началом самого великого и победоносного императора Мунтвига, который сметет всех противников, как муравьев…

После этого город держался еще трое суток, наконец я сам увидел, что медлить глупо, стена рухнула уже в трех местах, а ее даже не пытаются восстанавливать.

Военачальники уже ропщут, не понимают моего замысла, я наконец объявил:

— Завтра берем! Город не на поток и разграбление, а на уничтожение!.. Помните, мы — армия крестоносцев, что за гуманизьм, справедливость и милосердие!.. Жители этого города забыли, что такое гуманизьм, справедливость и милосердие… мы об этом напомним так, что весь мир зарубит себе на носу!.. С нами Бог!

— С нами Бог, — сказал Норберт серьезно.

— С нами Бог, — подтвердил Клемент.

— С нами Бог, — сказал Альбрехт с некоторым сомнением в голосе.

Они выходили из шатра суровые и сосредоточенные, на ходу переговариваясь, как лучше организовать удар со всех сторон, ворваться и не дать уйти защитникам, раз уж я приговорил весь город к полному истреблению.

Остался епископ Геллерий, мрачный и задумчивый. Я чувствовал на себе его испытующий взгляд, но помалкивал, а он после тяжелой паузы сказал невесело:

— Что происходит, сын мой?

— Вы знаете, — огрызнулся я. — Все войско знает!

— Я слышал, — проговорил он, — какое тяжкое оскорбление нанесли тебе и твоим друзьям в этом городе. Но Господь сказал, что месть нужно оставить Ему. Он сам отомстит за всех обиженных на свете.

— Это прекрасно, — сказал я, — но я, как воин Господа, не хочу утруждать своего сюзерена такими мелочами. Сам справлюсь, преподобный! Пусть Господь занимается делами мироздания!

Он продолжал рассматривать меня из-под насупленных бровей.

— Сын мой, а не берет ли в тебе верх темная половина?

Я спросил настороженно:

— Что за темная половина? Откуда вы знаете…

— У каждого человека есть темная половина, — объяснил он. — Но у многих, кто поднимается высоко, темная очень часто разрастается так, что совершенно вытесняет светлую. Не идешь ли ты этой дорогой?

Я зябко повел плечами.

— У многих? Почему?

— Власть, — ответил он коротко. — Власть. Простому человеку разгуляться негде, ему даже нагрешить как следует не удается с его мелкими запросами. А вот королям, завоевателям, полководцам… У тебя очень скользкая и опасная дорога.

Я вздрогнул, епископ прав, но мне еще хуже, чем он думает. Я все чаще чую мощные желания Терроса, а иногда ночью вздрагиваю и просыпаюсь от того, что держу в руках черную корону и собираюсь надеть ее на голову.

— Буду держаться, — ответил я сдавленным голосом. — Но город должен быть уничтожен. Я объяснил за что. И пусть это будет назиданием и примером. Город Вифли заслужил разрушения!

Он безнадежно махнул рукой.

— Весь наш мир заслужил разрушения. Но Господь милостив…

Глава 9

И хотя моя темная половина громко требовала, чтобы я с мечом в руке ворвался в проклятый город и самолично предавал там всех смерти, я не стал входить в город, а холодно и мрачно смотрел на него с холма.