Оксана Панкеева - Путь, выбирающий нас

– Разумеется, – беззаботно кивнул рассказчик, будто речь шла о чем-то обыденном.

– А Шеллар пришел?

– Пришел, конечно. В точности как я просил. Только не заметил я, чтобы в нем хоть вот такусенькая капелька совести зашевелилась. Зато потом, когда я вернулся, Истран меня отчитал, как маленького, что порчу ему воспитанников и калечу им психику.

– Ага, Шеллару, пожалуй, покалечишь психику, как же.

– А вот Истран считал, что слоняться по казням и заглядывать в глаза умирающим – первый шаг начинающего маньяка. Шеллар ведь и так был не совсем нормальный. Когда я узнал, что он королем стал, поначалу перепугался за его бедных подданных. Но оказалось – ничего, нормальный король. Не дурак, по крайней мере.

– А второй раз?

– Что – второй?

– Ты говорил, он тебя два раза судил?

– А, второй раз был еще веселее. Когда я вернулся, где-то через пару лун, меня встретили в городе опять все те же родственники потерпевшего. И, как это ни смешно, поблизости опять оказался тот самый законопослушный офицер стражи, и меня опять честно арестовали…

– И ты опять не сбежал.

– Да ты что! Да ни за какие коврижки! На этот раз должно было получиться еще смешнее, чем в прошлый. А для полного веселья я потребовал, чтобы меня опять судил тот же судья. Уж очень хотел посмотреть, как он будет ломать голову над беспрецедентным юридическим казусом.

– Что-то мне подсказывает, – криво ухмыльнулся Кантор, – что принц Шеллар испортил тебе все веселье.

– Испортил-таки, поганец! Все разбирательство заняло у него пять минут. «Такого-то числа подсудимого уже судили по такому-то обвинению? Судили. Приговорили? Приговорили. Казнили? Казнили. Какие еще претензии? Правосудие свершилось, виновный наказан. А что он опять жив – это уже чьи-то личные проблемы. Закон один для всех, ему без разницы, смертен человек или нет». Я уж почти разочаровался, но, когда истцы начали во всеуслышание обвинять суд в продажности, мне удалось хоть немного развлечься. Эти идиоты заявили, что я купил судью, открыв ему секрет бессмертия. Как я смеялся! Правда, потом пришлось опять от Истрана выслушать, на этот раз уж совершенно ни за что. Он, видите ли, опасался, что слух расползется и его шибко умного воспитанника начнут на каждом углу проверять на бессмертие. А чем я виноват, что люди такие дурни бывают?

– А сейчас вы с ним как?

– Да никак. Здороваемся. А вообще я стараюсь, как и ты, поменьше попадаться ему на глаза, а то у него вечно найдется чего у меня спросить… Ты завтра еще зайдешь?

– Зайду. А ты напомни его величеству, что он мне обещал кой-какие бумаги там подготовить, а то ведь наверняка уже забыл.

Обычно на нечетные дни Кантор старался ничего не планировать, так как приступ мог начаться в любое время. И по закону подлости, время выбиралось такое, чтобы все планы на день перегадить. Но в этот раз Кантор решил все-таки сделать исключение и попытаться за этот день закончить все свои дела в городе, чтобы завтра с чистой совестью отправиться навстречу новой жизни. Можно было, конечно, никуда не торопиться и отложить отъезд, но Кантор прикинул, что после визита во дворец о его присутствии узнают все кому надо и кому не надо. И в любой ближайший день его могут отыскать некоторые «кто не надо», жаждущие поговорить и надавать дурацких советов.

Первым делом он решил все-таки навестить графа Гаэтано, чтобы разделаться с неприятным поручением как можно раньше и желательно до начала приступа. Никаких особых надежд на успех этой бестолковой затеи он не питал, но обещания следует выполнять. Хоть и больной на голову, он все же кабальеро, а не засранец какой.

Происходящее в доме безобразие Кантор услышал еще с улицы. Кому-то громогласно и многословно рекомендовалось убираться вон и никогда более не оскорблять благородного дворянина подобными предложениями. Видимо, графа в очередной раз посетили представители цивилизованной оппозиции, о которых упоминал его величество. Возможно, стоило подождать, пока посетитель уйдет, а хозяин успокоится, но Кантор спешил. Уж очень не хотелось, чтобы приступ застиг его посреди разговора. Не хватало только сочувствий от Гаэтано и возведения в мученики. Поэтому Кантор не стал ждать окончания разборок, а смело взялся за цепочку дверного звонка, надеясь, что его приход ускорит окончание скандала.

Похоже, ему в последние дни везло на знакомых. Слуга, который открыл дверь, всего несколько лун тому назад стоял в трех шагах от Кантора на стенах Кастель Агвилас, и, хотя Кантор не помнил, как парня зовут, все же приятно было видеть его живым. Судя по восторженному изумлению, озарившему лицо бывшего товарища, он, во-первых, тоже узнал Кантора, а во-вторых, был полностью в курсе политических воззрений хозяина.

– Добрый день, – приветливо улыбнулся Кантор, силясь припомнить, как же этого товарища все-таки зовут. – Могу ли я видеть его светлость?

Вопрос, дома ли эта светлость, он счел излишним – и так слышно.

– Пожалуйста, проходи… те… – Парень явно не знал, как себя вести, и немного терялся. – Я сию минуту доложу его светлости…

Кантор переступил порог и снял шляпу. Слуга торопливо схватил ее и так, со шляпой в руках, и помчался докладывать. То ли на радостях забыл, что с ней делать, то ли намеревался предъявить как доказательство.

Гвалт в гостиной резко оборвался, и после непродолжительного бормотания командирский голос графа властно приказал немедленно проводить Кантора в кабинет, а этих господ выставить за дверь и более не впускать. Как бедняга будет делать это одновременно, да еще и со шляпой в руках, стоило посмотреть.

В прихожую выскочили двое разгневанных господ, благоразумно решив не дожидаться, пока их вышвырнут пинками. Пробегая мимо Кантора, оба по очереди пристально на него посмотрели, с интересом и неприязненной опаской. За ними выскочил пылающий от смущения слуга. Торопливо повесил шляпу, запер дверь и попросил следовать за ним. Кантор, который с удовольствием полюбовался бы на процесс выдворения гостей, а может быть, даже и помог бы, успешно скрыл разочарование и потопал за провожатым.

Что он скажет упрямому графу, так толком и не придумалось. Много разного приходило в голову, но ни один вариант так и не показался достаточно убедительным. Оставалось уповать на свои способности к импровизации и на то, что Гаэтано не рехнулся в клиническом смысле. Первое слово Кантор решил оставить хозяину, поэтому ограничился только приветствием и поклоном, строго соответствующим этикету.

Граф Гаэтано побледнел и даже позабыл ответить на приветствие. Знаток и ценитель подобных тонкостей, он моментально понял намек. Именно так должен приветствовать высокородного графа признанный бастард дворянского рода с более низким титулом.