Саги огненных птиц - Анна Ёрм
Бирну с неимоверной силой толкнуло в несуществующую спину так, что хульдре показалось, будто её переломило пополам. Она перекатилась, зацепилась подолом за орешник, попыталась встать, но ярл повалил её на землю, придавив сильной рукой тонкую шею. Бирна затрепыхалась изловленным зверем, попыталась цепкими пальцами сдвинуть руку, забила ногами. Асгид становился всё злее и сосредоточенней. Одно чувство, одна справедливая месть была на его напряжённом лице. Бирна попыталась дотянуться до его глаз, но схватилась за волосы и изо всех сил дернула. Асгид коротко рыкнул, отвернул лицо, свободной рукой прижал её локти к груди. Бирна почувствовала боль, захватившую всё её сознание, и жар, хлынувший к шее.
– Думала, мне достаточно твоих сестёр? Думала, твои сёстры краше тебя? Пусть будет так, – заговорил он тихо и глухо, склонившись к самому её лицу, так что слова, срываясь с его губ, летели прямо в её раскрытый и перекошенный болью рот. – Знаешь, что делают с предателями? Знаешь. Ты всё прекрасно знаешь и чувствуешь.
Глаза, вытаращенные от испуга, стали медленно подёргиваться дымкой. Её хватка ослабела, пальцы, скорчившись последней дрожью, отпустили и соскользнули по лицу и груди ярла. Зрачки обратились наверх. Асгид не убирал рук с шеи, зная, как живучи хульдры, хоть и скорее хотелось задрать ей подолы платьев, содрать человеческую одежду и отдать лесу в истинном обличьи, какой была рождена. Лесной ярл сощурился, вглядываясь в стекленеющие глаза. Они мутнели, гасли, и Асгид, наблюдая это, со злой грустью улыбался. Её пальцы дёрнулись в последний раз, и лишь тогда Лесной ярл отпустил её, убрал руки с шеи.
Он дышал спокойно, мерно – ни капли его не утомила хульдра, – но так громко, что слышал, наверное, весь лес. Он поднял голову, точно боялся увидеть те самые уши. Асгид чувствовал, что кто-то ещё был здесь, и надеялся, что это окажется всего-навсего выскочивший наружу дух предательницы Бирны. Он взглянул на её неподвижное лицо. Оно было бледным и круглым, похожим на луну, и постепенно разгоралось таким же отражённым светом.
Свет этот лился сверху, затёртый, но блестящий, как луна, только ярче, и глаза мёртвой хульдры превратились в две ослепительные точки. Нахмурившись, Асгид поднял голову.
Прямо на него летела сама луна в обрамлении белого пламени. Вместо крыльев – два горящих, раскалённых до жёлтого и голубого марева полумесяца.
– Птица! – только и успел прорычать Лесной ярл.
Асгид наставил на огненную птицу рога, но они не проткнули крылья, только коснулись перьев, и когти впились ему в глаза. Лесной ярл взвыл от боли, схватившись за лицо. Оно было обожжено, волосы загорелись, распространяя по свежему ночному воздуху запах горелого мяса. Глаза ослепли, и вместо них осталось два белых пятна, съедаемых чернотой по краям зрения. Холь издал клич и в последний раз наставил вытянутые лапы прямо на грудь ярла. Гулкий, без когтей, толчок выбил весь воздух из Асгида, и ярл завалился на бок, поджав ноги к груди. Его хвост забился, как змея, по земле. Асгид завыл.
Холь опустился рядом на ветви, нахохлившись грозно. Перьевые уши то поднимались, то плотно прижимались к голове. Асгид уставил на него ослепшие глаза, плачущие стынущей кровью. Попытался ударить его своей крепкой рукой, но птица накалилась, засияв, как упавшее на землю солнце, заслонив своим светом луну, и Лесной ярл закричал от боли, заскулил, прижав обожжённую руку к груди, баюкая её. Огненная птица потухла: так жалки и жалобны были эти звериные звуки.
– Беги, – сказал Холь, наклонившись к самому лицу Асгида. – Теперь ты убегай! И забудь дорогу к этому дому! Твоя унизительная месть страшнее предательства.
Лесной ярл вскочил на ноги и, раздираемый болью, гневом, страхом и мглой, умчался прочь, путаясь в ветвях, спотыкаясь и падая.
Холь покачал головой, переводя дыхание. Ему пришлось раскрыть клюв, так как не хватало воздуха, что вдыхал он ноздрями. Неожиданно тяжело далось это краткое сражение… Ему показалось или он обжёгся собственным же пламенем?
Холь расправил крылья, пристально рассматривая их. И в самом деле, края перьев обуглились, потемнели, и цвет их стал походить на цвет седины, что прежде была на голове его человеческого обличья. Тонкая красная линия шла по ещё горящим перьям. Прежде она была голубой…
И как только он успел так прогореть, если сменил обличье утром?
Рано, слишком рано в этот раз его настигло старение, от какого нельзя было спрятаться даже в вечном теле.
Решив, что подумает об этом позже, обеспокоенный Холь слетел вниз, к распластавшемуся на земле телу хульдры. Прислушался. Сердце билось живое, хоть и до смерти напуганное. Бирна закашлялась.
– Теперь ему не будет дела до красоты хульдр, – слабо, но с довольной усмешкой прохрипел её голос. Она перекатилась на грудь, поднялась на локтях. Хрип давил горло, и воздух ходил по нему со свистом.
Бирна попыталась встать, но закружилась голова, и она чуть не упала. Холь взлетел и подхватил её за плечи, взмахнул крыльями, помогая восстановить равновесие.
– Жалко его, – одними губами проговорила она. Голос исчез совершенно. Бирна скривилась, силясь что-то сказать.
– Молчи. – Холь сел ей на левое плечо, неловко запутавшись лапой в выбившихся из косы волосах.
– Ты пришёл с Ситкой? – спросила она безмолвно, даже не надеясь, что птица услышит её голос, но Холь ответил. – Слышала твои мысли, но понять не могла, откуда они льются.
– С ним. – Он распушил перья. – Знаешь, я боялся, что опоздал. Уж и забыл, какие вы живучие. Идти можешь?
– Могу. Он мне голову отрывал, а не ноги.
Холь издал долгий клокочущий звук, похожий на человеческий смех. Он был грустный, этот смех, вымученный, но Бирна улыбнулась.
Отдышавшись, она посмотрела на тропу, рассматривая приметные и знакомые деревья. Далеко же она смогла пробежать – до полей и дома осталось всего ничего. Может, если вышла бы из-под сени леса, Асгид не решился бы тронуть её. Ступив несколько нетвёрдых шагов, Бирна поковыляла к своему уютному жилищу. Век бы ей не видеть леса
