Вера Огнева - Дети вечного марта. Книга 2
— Сыночка, ты со своими Пращурами разговаривал?
Саня смешался. Получалось, он мамку обманывал.
— Нет. Не знаю. В голове гудит, — пробубнил в сторону.
— Ты сядь, сынка, — велел тятя. — А то белый весь.
— Часто у тебя… гудит-то? — осторожно спросила мамка.
— Нет. Только в марте на праздник. Утром.
Мамка с облегчением махнула тряпкой.
— По что раньше не сказал? Напугал нас. И сам, поди, смущался?
— Ага, — кивнул Саня.
— Бывает это с аллариями, — успокоил тятя, — Вас так земля с Новым годом поздравляет.
В Камишере голос земли едва пробивался. В темнице герцогского дворца звучал мощно, будто подземные музыканты устроились за тонкой переборкой.
Земля отзвучала, а внутри еще все кипело и подрагивало. Саня подергал кандалы. Ни фига, однако, держат. Но приподнятое настроение, с которым проснулся, не испортилось.
Была еще одна странность нынешнего утра. С самого малого детства Саня знал, если должно случится что-нибудь плохое, обязательно приснится суп с червями. Сегодня вообще снов не было: передремал с глазу на глаз без единого хлипенького сна.
Должно быть, Пращуры сжалились над обреченным — не стали мучить кошмарами в последнюю ночь жизни. Или, когда точно знаешь, что с тобой случится, никакие сны не нужны?
Мысли катили весенним паводком. Надо бы о вечном подумать, а он вспомнил Снежку, как купались с ней и с дриадкой в мелкой заводи.
Лязгнул засов. Отворилась большая дверь, через которую вчера тащили. Вошли люди, кряхтя оторвали конструкцию с привязанным котом, от пола и понесли.
— Герцог сам вчера "мельницу" колом подпер, — пробурчал один из носильщиков, — а на утро — никакого кола нет.
— Нелюди, известно, колдуны, — пробурчал другой.
— Герцог кол и убрал, — наябедничал Саня.
— Не ври! — отрезал первый носильщик. — Мы в карауле всю ночь у дверей просидели. Никто к тебе не заходил.
— У герцога своя дверка есть, — заелся кот. — Не веришь, вернись и посмотри.
Мельницу как раз вынесли и прислонили к стене. Носильщики переглянулись. Один скользнул в с факелом в каземат и тут же вернулся.
— Точно, есть дверка. Не врет нелюдь.
— Да они вообще врать, не приучены, — сказал второй.
— Я б не заметил, только не заперли ее, как следует.
— Говоришь, герцог к тебе приходил? — спросил начальник конвоя.
— Ага. Слышь, — попросил Саня, — дай попить и это… мне перед народом еще стоять на лобном месте. Не хочу в мокрых штанах. Отвязали бы?
— Не получится. Тут кузнец надобен или ключарь — кандалы замкнуты. Но помочь…
И помогли, и водички хлебнуть дали. И стало Сане весело. Вынесли мутного кота, обиходили и топтались теперь. Команды, тащить наверх, пока не было.
— А чего герцогу от тебя ночью понадобилось? Или сам хотел порешить, да передумал? — спросил командир.
— Договорится приходил, предлагал жизнь оставить, если стану ему служить.
— А яйца, значит, того?..
— Я ему говорю, оставь причиндалы, а он ни в какую. Я, говорит, без них живу, и ты проживешь.
— Заткнись, котяра! — рявкнул командир.
— А я тоже слышал, будто герцог наш ни мужик, ни баба, — поделился конвоир с двумя нашивками на рукаве.
— Чего тогда женился?
— А хрен его знает? Скучно одному…
— Так она-то все больше с гарнизоном, — усмехнулся третий из команды.
— И какого лешего ты, котяра, герцогиню сильничать полез? Эта блядь любому так даст.
— Сама она. Я сроду баб не принуждал. А как Светлость на порог взлетел — меня обвинила.
— И что ты герцогу ответил? Будешь ему служить? — не отставал командир.
— Не буду. Игор, покойничек, много чего про вашу службу рассказывал…
— Ты капитана нашего знал?! — наперебой заговорили стражники.
— Мы в приграничье напару мыкались. Когда по болоту выходили, он ногу подвернул. Тащил я его. Видать после этого начальник ваш охромел. Я его вчера видел. Только он меня не признал.
— Не хромый он, — вдруг тихо сказал самый молчаливый из конвоя. — Он и других научил: чтобы герцог правду из тебя не вытянул, надо пальцы на ногах поджать. Сам так и ходил.
— Знаешь, кто ему этот трюк подсказал? — спросил Саня. — Сын старого герцога, Эдвард Дайрен.
— Врешь!
Командир вцепился в голую Санину руку, как клещами ухватил. Надвинулось темное уже сильно пожилое лицо. По возрасту — подходяще, чтобы помнил младшего наследника.
— Клянусь Чурами и Пращурами, — торжественно объявил кот. — А еще клянусь мамкой человеческой, которая меня подобрала и вырастила, как родного.
У мужика задергался подбородок. Брови сошлись в черную лохматую молнию.
— Жив Эд? — едва слышно, одними губами.
— Не знаю, — так же отозвался Саня. — Ранили его.
— Выноси преступника! — прокричали сверху. Эхо прокатило слова о стены, дробя и выворачивая. — Ка-си-но-ступ-ни-ка-си-но…
"Касикасиножка, беги по дорожке, твоя мамка ждет, тебе ножки оторвет…"
Конвой дружно взвалил на плечи мельницу. Саня качался в такт шагам, пытаясь выбросить из головы нелепую детскую считалочку. Паучку — ножки, ему — голову. Как только он раскроет позорную тайну герцога Ария и герцогини Бриты, оскоплением уже не отделаться. Снесут головушку коту, возомнившему себя львом, в одно мгновение.
А если промолчать? Касикасиножка, беги по дорожке… прямо тут задержать дыхание и — конец? Вынесут труп: нате вам! То-то герцог расстроится.
Нет, пожалуй, стоит расстроить его еще больше. А Саня потерпит. Потому, что кроме него правду сказать все равно некому.
Небо выгнулось над городом бледно-голубым шатром. На самом донышке катились горошками два мелких ровных облачка. Не набравшееся еще летней ярости, солнце приклеилось сбоку.
Голую грудь охватило прохладным ветерком. Штаны и сапоги ему пока оставили. Тащили, сначала по темным переходам, потом по атриуму, пока не вынесли на площадь перед дворцом. Смотреть по сторонам не хотелось. Лучше — небо. Там все чисто и все честно.
На пороге Саню догнал и разбежался по коже мелкими колкими искрами последний аккорд музыки обновления.
На площади толпился народ. Саня почуял присутствие аллари. Ничего особенного, просто они были где-то недалеко. Он их так всю жизнь чувствовал. Герцог и герцогиня пока своим присутствием не почтили.
Когда мельницу вносили на лобное место, кот увидел напротив подиум со сдвоенным креслом — места для сиятельной четы. За ним выстроился отряд егерей с копьями. Дальше — невысокая внутренняя стена, отделяющая центр столицы от торговых и ремесленных кварталов. В ней имелось четверо ворот — на все стороны. Сегодня их держали запертыми. Толпа у эшафота тихо шуршала. Между возвышением, на которое втаскивали мельницу, и людьми осталось небольшое пространство. Его потом заполнят егеря или солдаты гарнизона.
Мельницу с прикованным котом, поставили напопа. Ноги не доставали до настила. Кандалы больно врезались в икры. Саня сжал кулаки. Теперь резало и давило руки. Когда явится сиятельная чета неизвестно. Ему что так и болтаться с рук на ноги? Кот решил схитрить: обмяк и провис, изображая обморок. Играть приходилось на полном серьезе. Глаза закатились. Хрипел, пока совсем не затих.
— Отшпиливай кота, — велел палачу командир конвоя.
— Мне приказу такого не давали, — отрезал высоченный, широкий, как дворцовые ворота, кат. Скошенный затылок у него, без шеи переходил в спину. Рубахи палачу не полагалось — только фартук. На голове — островерхий глухой куколь с прорезями для глаз.
— Если он до казни задохнется, тебя Его Высочество следом наладит, — пообещал командир конвоя.
— А если кот сбежит, ты отвечать будешь?
— Между ножными кандалами пусти цепь. Руки — за спину. Куда он денется? Гляди, посинел уже.
Для достижения нужного эффекта, Сане пришлось и впрямь придержать дыхание. Но когда его отцепили и поставили на ноги, задышал так задышал! Показалось, что пропал голос. Кот кашлянул, сплюнул и вдруг заорал на всю площадь:
— Здорово, жители столицы! С Новым годом!
Кат, не раздумывая, треснул его кулаком по загривку. Кот поперхнулся. Толпа внизу качнулась, будто от порыва ветра. Безмолвие кончилось. Зашелестело, завскрикивало, пробирая отдельными словами. Саня с удивлением ловил эти слова, складывая в странную и совершенно неожиданную картину. Он-то думал, народ пришел казнью потешится. А людей, оказывается, силком сгоняли, вышелушивая с раннего утра из домов; тащили с рынка, выводили из мастерских. Искренне желающих поглазеть, как кота сначала изувечат, а потом лишат головы, оказалось совсем немного. Они жались к трону. Остальные…
Люди в большинстве своем недоумевали и… сожалели. Саня цепко ловил слова. Ему сочувствовали. Похождения герцогини были известны всему городу.
