Робин Хобб - Корабль судьбы (Том II)
— Принеси еще свечей, Уинтроу, — весело приказал Кеннит.
Уинтроу подавил вздох и послушно поднялся. Сатрап уже казался бесплотным привидением, а на бледном лице Малты обозначился грим. Даже Соркор и капитан Рыжик явно устали. И лишь Кеннит был по-прежнему полон неистовой энергии.
Малта пришла за этот стол с достоинством и самообладанием истинной наследницы старинных торговцев. Уинтроу с гордостью наблюдал за младшей сестрой. Она излагала свои предложения отточенными и вместе с тем очень осторожными фразами, не забывая по каждому пункту перечислить выгоды, которых следует ожидать сатрапу и Кенниту. Признание Кеннита королем Пиратских островов, которые отныне становятся суверенным и независимым государством. Соответственно, бесповоротное окончание нападений джамелийских работорговцев на Пиратские острова. Само собой, никаких более калсидийских «сторожевиков» в водах Пиратских островов.
Капитаны Соркор и Рыжик торжествующе улыбались. Их улыбки чуть-чуть погасли, когда Малта перешла к тому, чего бы желал взамен государь. Безопасного возвращения в столицу под защитой кораблей Кеннита. Заверения, что суверенное государство Пиратские острова станет признавать и поддерживать его как сатрапа всея Джамелии, и прочая, и прочая. В будущем от Кеннита также ожидалось, что он станет невозбранно пропускать любые корабли под флагами Джамелии. И пресекать поползновения «независимых» пиратов, которым вздумается данное соглашение не уважать.
Поначалу Кеннит был само воодушевление. Он отправил Уинтроу за пергаментом, пером и чернилами и велел все записать. Уинтроу так и поступил, правда, чуть мозоли на пальцах не нажил, выводя полный титул сатрапа, занявший едва не половину страницы. «Его Славнейшее и Могущественнейшее Величество…» и так далее. Едва он справился с этим, как уже Кеннит преисполнился вдохновения и пожелал титуловаться «Храбрым среди храбрецов, дерзким среди дерзновенных, никем не побежденным пиратским капитаном Кеннитом, королем Пиратских островов по святому праву смелости и хитроумия». Записывая сии блистательные «почеты», Уинтроу видел искрящееся веселье в глазах капитана Рыжика и законную гордость на лице Соркора. Сам Уинтроу по наивности полагал, что тут-то переговорам и настанет скорый конец. Он ошибся. Кеннит еще толком и не начинал.
Он быстро и уверенно повел речь о всяких оговорках и поправках к достигнутому вроде бы соглашению. Ну не может же всерьез требовать баснословно могущественный сатрап, чтобы он, король нескольких далеко разбросанных городков и деревушек, охранял здешние воды от «неверных» пиратов без всякого вознаграждения? Уж верно, калсидийцы, занимавшиеся этим раньше, служили сатрапу не безвозмездно. Значит, будет лишь справедливо, если Кеннит потребует для себя за те же услуги той же оплаты. И веских возражений тут быть, право, не может, ибо от сатрапа даже не потребуется против прежнего новых затрат. Выплаты останутся теми же, изменится лишь получатель. И естественно, в качестве ответной любезности корабли под Кеннитовым флагом Ворона станут в своих походах на юг невозбранно посещать джамелийские воды. Что же касается частного амнистирования разного рода преступников, некогда бежавших на Пиратские острова, — о, тут недолго и запутаться. Лучше уж выдать высочайшее прощение всем чохом.
Сатрап возразил, что подобного рода татуированные — так, кажется, их теперь велено называть? — будут неотличимы от джамелийцев, законным образом пребывающих в рабстве. Кеннит, казалось, воспринял это затруднение очень серьезно. И тут же предложил сатрапу зататуировать особыми метками всех свободных джамелийцев. При этих словах на капитана Рыжика напал приступ жуткого кашля, ибо хохотать вслух было бы уж совсем неприлично, сатрап же побагровел. Поднявшись, он объявил, что ему нанесено несмываемое оскорбление. После чего проследовал к двери и вышел вон из каюты, и за ним побежала совершенно несчастная Малта. Она явно понимала то, чего не понимал Касго, а именно: идти ему было некуда. А так называемые переговоры высоких сторон плавно перетекали в документально обоснованный грабеж.
Пока оставшиеся в каюте дожидались окончания высочайшей истерики, Кеннит велел Уинтроу налить своим приближенным самых лучших вин. Потом отправил его за подносиком различных сыров и всяких удивительных фруктов, также ведших свое происхождение с недавно взятого корабля. Так что когда через некоторое время сатрап возвратился за стол и с ним приплелась Малта, выглядевшая сломленной, пираты сидели довольные собой и вполне готовые к новым свершениям того же порядка.
Все снова расселись, и сатрап ледяным тоном предложил Кенниту сто штук подписанных, но не заполненных высочайших прошений, чтобы король Пиратских островов распорядился ими по своему усмотрению.
— Тысячу, — столь же непреклонно ответствовал Кеннит. И откинулся в кресле. — Кроме того, я оставляю за собой право выписывать новые, если возникнет необходимость.
— Принимается, — угрюмо отрезал сатрап. Малта открыла рот, собираясь возразить, и молодой правитель наградил ее неласковым взглядом: — Мне же это ничего не стоит! Почему и не дать ему этого, если он хочет?
Начало было положено — дальше все покатилось в том же духе. Малта явно собиралась по каждому пункту торговаться до последнего и если уступать, то неохотно и в борьбе. Но ее усилия шли прахом из-за того, что сатрап, кажется, махнул на все рукой да и вообще ему все успело наскучить. И вот уже джамелийские корабли, зашедшие на Пиратские острова пополнить запасы воды, съестного или просто ради торговли, обязывались платить пошлину Кенниту. Джамелия не вмешивалась в торговые дела Кеннита с иными кораблями, могущими посетить острова. А вот кое-что лично для Соркора: лицам, угодившим в долговую яму, отныне будет предоставляться выбор: либо рабство, либо ссылка на Пиратские острова. Капитан Рыжик внес сюда же частное определение, что долги целой труппы более не могут вменяться в вину отдельным артистам.
Далее, насколько мог судить Уинтроу, Кеннит счел политическую сторону дела урегулированной и начал просто требовать привилегий в том порядке, в каком они ему приходили на ум. Так, в сатрапском дворце должны были содержаться особые покои на тот случай, если ему, Кенниту, однажды вздумается посетить дружественную столицу. Морские змеи, замеченные в водах Внутреннего Прохода, безоговорочно считались собственностью Кеннита, и, соответственно, никто не смел их обижать. Далее, Кеннит должен был всегда упоминаться как Кеннит Милостивый и Справедливый, король Пиратских островов.
Словом, переговоры приблизились к завершению лишь тогда, когда изобретательность Кеннита начала иссякать. Неся на стол новые свечи, Уинтроу мимолетно подумал о том, что, пожалуй, в искусственном освещении скоро не будет нужды. Переговоры заняли целую ночь, над морем уже занимался поздний зимний рассвет. Он стоял совсем рядом с сестрой, заменяя свечку в подсвечнике на столе, и мечтал, как хорошо бы изловчиться и соприкоснуться с ней так, как ему это удавалось с кораблем, — одним лишь напряжением мысли. Он так хотел, чтобы она знала: пускай он сегодня и сидел среди тех, кто ей противостоял, он все равно ею гордился. Она торговалась в лучших традициях Удачного. И даже если у нее неотступно держалось в мыслях брошенное Кеннитом слово насчет возвращения их отца, она умудрилась так ничем этого и не показать. (Невелика, правда, была надежда, что Кеннит свое обещание сдержит…) Как случилось, что Малта оказалась при сатрапе да еще и в ранге советницы, по-прежнему составляло для него тайну, покрытую мраком, но путешествие сестренке выпало очень нелегкое, Уинтроу видел это по ее лицу. Ладно, но если переговоры все-таки завершатся успешно, тогда что? Она так и уедет в столицу вместе с сатрапом?
Уинтроу страстно хотел, чтобы все поскорей кончилось — так или иначе. Тогда он сумел бы наконец переговорить с ней. Какая еда, какой сон? Более всего Уинтроу жаждал новостей из дому.
Он зажег последнюю свечку и вернулся на место. И Кеннит, к немалому изумлению юноши, отечески похлопал его по плечу.
— Устал, сынок? Ну, мы почитай что закончили. Осталось обсудить сущую малость: собственно выкуп. Кое-кто предпочитает исключительно монеты, но я не настолько разборчив. Мне сгодятся и драгоценные камни, и жемчуга, и меха, и стенные шпалеры, и даже…
— Это превосходит все пределы!
Сатрап, невзирая на смертельную усталость, снова вскочил, хоть и не так резво, как прежде. Губы у него побелели, сжатые кулаки дрожали от ярости. Уинтроу успел замереть от ужаса: ему показалось, что сейчас самодержец разразится злыми слезами. Малта приготовилась поддержать Касго под руку. Она наградила Кеннита испепеляющим взглядом. Впрочем, когда она заговорила, ее голос оставался невозмутимым.
