Линн Абби - Медный гамбит

— Защити нас обоих.

— Я не могу. Найди своего «друга». Используй «дверь». Долги надо платить. — Она слегка подтолкнула его в спину, хотя такой толчок никак не мог сдвинуть с места могучего дварфа. — Прошу прощения, Йохан. Я прошу у тебя прошения от всего сердца, что привела тебя сюда, но ты должен идти. Один из нас обязан вернуться в Квирайт. Не оборачивайся и не верь тому, что я сейчас нашлю. — Она поцеловала его в лысый затылок, заодно пробормотав заклинание. Это было все, что она могла сделать для него, хотя они были далеко от Квирайта, ее друидская сила была ослаблена, и заклинание вышло не слишком сильным. Она надеялась, тем не менее, что это заклинание защитит его от атаки, которую она ожидала, но в основном она надеялась, что он убежит.

Йохан покачнулся и задвигался. Он успел сделать несколько тяжелых шагов своими короткими ногами, прежде чем другой дварф сообразил что происходит и бросился за ним. Женщина могла бы схватить Йохана, но она даже не поглядела в его сторону; она нацелилась на Акашию и только на Акашию.

Акашия сосчитала до трех ударов сердца, потом, сохранив в самых глубинах своей памяти главные тайны Квирайта, загрузила в свое сознание страшные, искаженные твари для своей собственной атаки. Творения из ночных кошмаров, которые она помнила, похожие на те, которые недавно атаковали ее, были наготове в ее сознании; она отключила защиту, чтобы принять их и не сопротивляться им.

Ее последние сознательные мысли было о Йохане, о его безопасности и бегстве, а потом она отступила в самые темные уголки своего воображения. Наружу вырвались ненависть, страх и мщение — все злые и зловредные мысли, которые у ней были и которые она подавляла — в точности, как Бабушка научила ее делать, если придет такой момент, когда все самое важное в ее жизни окажется в опасности.

Хотя поступая так она и рисковала навеки потеряться в темноте.

Акашия вновь пришла в себя в комнате, наполненной сладким благоуханием и негромкими голосами. От ног до плеч она была укрыта легким льняным одеялом; воздух около ее лица был свеж и прохладен. Безусловно наступила ночь, и так же безусловно она попала в руки татуированной женщины, отвратительного дварфа и Элабона Экриссара — всех тех врагов, о которых Павек предупреждал ее.

— Врагов Павека, а не ваших. Пока не ваших, — ответил тягучий мужской голос, из чего она поняла, что Экриссар на самом деле был могучий Мастер Пути.

Акашия открыла глаза. Мыслеходец вовсе не носил черную маску и роскошную одежду, как его описывал Павек. В простой, даже блеклой тунике, без маски, он казался вежливым, немного слащавым мужчиной-полуэльфом со злым и недоверчивым характером. Эльфлинг со шрамом стоял рядом с ним, не улыбаясь но и не хмурясь: алхимик, ответственный за Лаг. Не было ни волосатого дварфа ни татуированной женщины, но был темноволосый мальчик, стоявший у открытой двери небольшой, роскошной комнаты, в которую они принесли ее.

Мальчик улыбнулся, когда уловил, что она смотрит на него. Он этой улыбки сердце Акашии заледенело.

— Я вовсе не хочу быть вашим врагом, дорогая леди. Павек — тупоголовый идиот от рождения, крепкие мышцы, минимум мозга, «герой». Но не вы. Вы все понимаете. У вас есть сила и амбиции.

Она обнаружила тот темный, извилистый путь, при помощи которого он пробирался через ее защиту, хотя она и пришла в себя. Весь этот шелк, роскошь, обольщение, он мягко касался самых чувствительных мест ее сознания, ее тела, предлагая ей вещи, которые она даже не могла вообразить себе до этого ужасного момента.

Она вдохнула воздуха побольше, закрыла глаза и начала сражаться, со всей своей силой, чтобы вышвырнуть его наружу.

Четырнадцатая Глава

Дни Павека шли по накатанному пути, пока Акашии не было в Квирайте. Через день он ходил в рощу Телами, хотя в своих беседах они тщательно избегали некоторых тем: зарнека, Урик, Лаг и сама Акашия. В день между занятиями он брал мотыгу и работал в поле вместе с фермерами. Эта тяжелая, изматывающая работа давала ему возможность подумать о лекциях, которые читала ему Телами, и о темах, которые они не обсуждали. Подумать всегда полезно, а для начинающего друида вдвойне: он мог теперь сгустить воду прямо из воздуха, только своим желанием и без головной боли, но ему уже не хватало пальцев, чтобы отмечать пустые дни, без Акашии, и его настроение становилось все хуже и хуже.

Он обрабатывал грядки в поле своей мотыгой абсолютно один, впрочем он ни с кем не общался и в остальное время, даже когда брал свою скатку с одеялом из хижины для холостяков в поле, где спал под светом звезд: невероятное изменение в привычках для человека, который еще в начале сезона Спускающегося Солнца даже не мог себе представить мир без стен.

Не считая Телами, только один житель Квирайта прерывал его вынужденное одиночество: Руари.

Они не стали закадычными друзьями, вернувшись из рощи молодого друида, хотя Павек твердо стоял, на свой обычный темпларский лад, на праве полуэльфа присоединиться к коммуне, тогда и теперь. Вспоминая самого себя в возрасте Руари, Павек думал, что он сам был весьма печальный мальчик, слишком много и часто думавшем о своем долге, и не возражал, если тот держался от него на расстоянии. Помимо этого, червяк-полуумок любил ныть и жаловаться; и Павек, ветеран темпларского приюта и гражданского бюро, не выносил такую черту характера.

Он оторвался от работы мотыгой и увидел Руари, ждущего его на конце грядки — грядки, которую он считал последней на сегодня, если он не покажет Руари свою спину и продолжит работать, пока червяк не сдастся и не уйдет. Но он разрешил Руари поймать его взгляд, это и было приглашение, которое требовалось Руари.

— Убирайся, червяк, — сказал он, когда длинная тонкая тень коснулась его ног. Это было вежливое, даже дружеское приветствие среди темпларов.

— Ты здорово избил меня. Я не умею драться, как ты. Я хочу научиться.

— Закрой свой рот. — Он дал червяку совет, который слышал много раз и которому не следовал никогда. — Просто не начинай драться тогда, когда не в состоянии закончить.

— Я никогда не начинаю драку первым, — резко ответил Руари, и уже по тону его голоса было ясно, что это ложь. — Просто так получается. Может быть, если однажды я сумею победить, мне не придется драться так много.

Блуждающая улыбка скользнула в рот Павеку. Он даже приложил руку к подбородку, чтобы скрыть ее.

— Ветер и огонь! Почему ты смеешься? Что в этом смешного?

Руари взмахнул рукой, ударив слева длинным боковым свингом, Павек блокировал предплечьем. Мотыга выскользнула из руки и упала в грязь. Червь был быстр, это Павек мог гарантировать. Очень быстр. Но сердясь и нервничая, Руари начал молотить по воздуху своими кулаками, его удары были едва ли сильнее любовного прикосновения, и он был полностью беззащитен перед любым достаточно сильным ударом более медленного, но намного более массивного соперника. Но вместо удара, Павек протянул руки, пробив защиту Руари, ухватил его за кожу и рубашку, и поднял в воздух.