Джеймс Блэйлок - Подземный левиафан

Словно поднявшись с тех страниц книги капитана Пен-Сне, где он повествовал о торговцах опиумом, в глубине хижины в клубах дыма вяло зашевелилась темная фигура, а еще через секунду к первой фигуре присоединилась вторая — ни тот, ни другой курильщик не заметили крадущиеся по берегу тени, однако само их соседство было опасным. Маловероятно, чтобы Гил в своем нежном возрасте успел пристраститься к зелью, но тем не менее вполне можно было предположить, что с Фростикоса станется толкать его на эту дорожку. Сейчас в хижине, по всей видимости, предавались своему пороку подручные Хан Коя.

Нужно попробовать пробраться к джонкам, решил про себя Уильям. Они с Джимом по широкому кругу обогнули почти догоревший костер. Вся система пещер наверняка должна была сообщаться с океаном — выход находился скорее всего среди многочисленных, похожих на срезанные соты причалов или консервных заводиков, составляющих большую часть старой Венеции, куда, кстати, и унесли таинственный герметичный металлический сундук; об этом свидетельствовало многое, например топливо костра — серый плавник без сучьев; разбитая покосившаяся каюта старой рыбацкой лодки; остатки древней выцветшей под дождями мебели: перевернутая половинка раздвижного обеденного стола, старый мягкий стул, от которого остался один скелет-рама с торчащими в разные стороны спиралями ржавых пружин. Все это, само собой, не могло проникнуть сюда сквозь тоннели канализации и через коридор с каменными ступенями.

Причал, сколоченный кое-как, на скорую руку, из всевозможных деревянных остатков, избежавших костра, издевательски кривился над водой и на самом конце обламывался и рушился в воду, словно перепивший и валящийся с ног гуляка. Каждая третья или четвертая доска этого причала была разбита, или висела на одном гвозде, или давно уже упала в воду и уплыла в море, была утащена на дно водяными обитателями на подпорки для собственных подводных лачуг. Как и раньше, была ярко освещена только каюта средней джонки. Однако теперь Уильям видел, что в каюте первой лодки тоже теплится свет, очень тусклый и оранжевый. Достав из кармана перочинный нож, он раскрыл его, попробовал тонкое лезвие большим пальцем и, махнув рукой Джиму, осторожно выступил вперед, в любую секунду готовый спрыгнуть в привязанную к борту джонки весельную лодку, перерезать канат и грести от звуков погони в темноту. Если за ним попытаются гнаться, он будет бороться до последнего — теперь он не дрогнет. Он стал скользким как угорь — как выразился бы профессор Лазарел. Недругам за ним не угнаться, он их обставит в два счета. Нужно только добраться до лодки, а уж у ступенек каменной лестницы он окажется первым — джонке с ним не тягаться. К тому времени, как Фростикосу, или кто здесь за главного, удастся вытащить из хижин и усадить на весла обкурившихся опиума гребцов, он уже одолеет половину пути. А если действовать с умом и осмотрительно, так, может быть, до этого и не дойдет.

Первая джонка неподвижно стояла на воде, привязанная к причалу за корму и нос. При ближайшем рассмотрении лодка оказалась богато и причудливо разукрашенной — по краю вдоль всей кормы и дальше к носу шла полоса из множества одинаковых выгнутых дугой золотых рыбок; каждая держала за хвост товарку, и так без конца вдоль низкой палубы по обоим бортам. На наклонной бамбуковой мачте косо висел квадратный парус, тоже изукрашенный и тоже рыбками, но на этот раз трехцветным коем, выгнутым в середке, с невероятно пышными и развевающимися плавниками и хвостом, приподнятыми кверху, словно буйки, поднимающие рыбку к поверхности неподвижной воды отсутствующего аквариума.

Внезапно Уильяма осенило, что было бы здорово повесить этот парус на стене в гостиной. Возможно, если все сложится благополучно и если он окажется тем же ловким и быстрым Уильямом Гастингсом, который сумел выскользнуть из вражеских когтей в лабиринтах канализации, он срежет парус, обмотает вокруг рей и унесет с собой. Он появится посреди Стикли-стрит вслед за Гилом Пичем с парусом под мышкой. У Эдварда глаза на лоб полезут. Прямо перед Уильямом горел слабым желтым светом иллюминатор каюты. Еще одно окно, куда можно заглянуть. Подглядывание в окна вызывало в нем странный восторг, ощущение мгновенной, сметающей все удали, дрожь любопытства перед тем, что могло ждать с той стороны, сопровождающуюся настоятельным желанием закричать и броситься на окно, превратив находящееся по ту сторону существо в нечто жалобно лепечущее и от ужаса бессильное что-либо предпринять, теряющее рассудок от неожиданного крушения внешнего мира.

То, что Уильям увидел в иллюминаторе, заставило его забыть о всяких выходках. Огромный аквариум, возможно на тысячу галлонов, тянулся вдоль стены — был стеной — каюты, обставленной мебелью из резного палисандра. Над покрытой стеклом поверхностью воды горели лампы — их затеняли непроницаемые медные колпаки, отражающие свет вниз, в воду, в перевитые водорослями глубины аквариума, полные пляшущих пятен света и тени. С песчаного дна поднимались струйки быстрых пузырьков, создавая на поверхности рябь; они рождались из бесцветных трубок, змеящихся во все стороны от черного резинового мешка размером с небольшой матрац. Старик, невероятно тощий, с седыми шелковистыми волосами, сидел перед аквариумом и пристально рассматривал его обитателей, словно гипнотизируя их. Старик, азиат, возможно китаец, был облачен в шелковый халат. В мочке его уха болталась серьга в форме золотой рыбки; голова была повернута в профиль, и другого уха не было видно. Трубка для курения опиума, коробок толстых кухонных спичек, бронзовая пепельница и прочее были в беспорядке разбросаны на крышке металлического сундука, стоящего на полу рядом с креслом старика, — сундук был стянут двумя позеленевшими медными поясками, усыпанными изумрудными рыбками. В аквариуме, прямо перед лицом китайца, словно разыскивая на дне какую-то оброненную в пузырящуюся воду вещь — драгоценный камень, выпавший из сломанной оправы кольца, может быть, или ключ от запертого дома, — медленно плавало с полдюжины удивительных рыб.

Глаза рыб напоминали зеленое стекло. Что-то необычное было в выражении этих глаз. Смесь печали и ужаса, вовсе неуместная у созданий природы. Ощущая, как горло сжимает внутренняя спазма, Уильям заметил у одной из рыбок — нет, у всех рыбок — вместо плавников поразительные кожистые придатки, пальцы, ровно по пять на конце каждого грудного плавника, а над зубастыми ртами рыб — отчетливо различимые бугорки носов. Не дурацких горбатых носов-хоботков рыб-нюхачей и не плоских поросячьих, как у рыбы-шара, а вполне человеческих — определенно, то были рудиментарные носы и пальцы, которые превращали этих существ из рыб в легендарных, невероятных отпрысков Реджинальда Пича. Старик же перед аквариумом был сам Хан Кой.