Олег Авраменко - Конноры и Хранители

Сестра задумчиво кивнула:

— М-да, ты всё предусмотрел… Но почему ты перевёл деньги лишь пять месяцев назад? Почему не сразу — когда только начал прикрывать Марику? Или ты так долго колебался — сдавать её нашим или нет?

Кейт поджал губы и отвернулся.

— Я ни секунды не колебался, — глухо проговорил он. — При первой же встрече с Марикой я твёрдо решил, что не отдам её мир на растерзание нашей братии. Однако… Ну, как бы это сказать?… Словом, вначале я питал определённые надежды…

— Что женишься на ней?

— Ну, вроде того… То есть, да. И я… В общем, я был согласен жить с ней в её мире. Я понимал, что даже ради самой большой любви она не откажется от своей родины, от своей родни и от своего высокого положения.

— А ты готов был отказаться, — не спросила, а констатировала Джейн.

— Да, я готов был на всё. Я собирался непосредственно перед бегством обратить все свои деньги в золото и драгоценности… Впрочем, теперь это не важно. Когда я понял, что Марика не для меня и мы не сможем быть вместе, то выбросил эту дурь из головы.

Несколько минут Джейн молчала. Облокотившись на перила, она рассеянно смотрела за борт и о чём-то думала. Потом вновь повернулась к Кейту и сказала:

— А ведь это неплохая идея.

— Что?

— Поселиться в этом мире. Обменяв твои деньги на золото и драгоценности, мы станем здесь богатыми людьми и сможем жить в своё удовольствие. — Джейн придвинулась к брату и, страстно глядя ему в глаза, продолжала: — Жить и любить друг друга. Без страха перед будущим, без опасения, что однажды наши… гм, бывшие наши найдут нас и призовут к ответу. А маме мы отправим письмо, объясним ей всё и попросим не беспокоиться о нас.

Кейт покачал головой:

— Ты говоришь так, не подумав, Джейн. Ты не сможешь нормально жить в этом мире, не сможешь приспособиться к здешним условиям и довольствоваться здешним бытом. Мы здесь только седьмой день, а сколько я уже слышал от тебя нареканий. И это при том, что я вижу, как ты стараешься молча терпеть все неудобства, не капризничать, не жаловаться на всё и вся. Ты тепличное растение, дорогая, ты слишком привыкла к комфорту нашего мира, привыкла к тем приятным мелочам, которые здесь не купишь ни за какие деньги. Тебе многого будет не хватать…

— Да, я знаю, Кейт. Я знаю, что мне будет трудно. Знаю, что буду нарекать, жаловаться, капризничать. Однако я не согласна, что не смогу нормально здесь жить. Другие люди могут — и я смогу. Я постараюсь приспособиться к здешним условиям, привыкнуть к здешнему быту, смириться со здешними порядками. Ты, конечно, прав: я тепличное растение, и мне многого будет здесь не хватать. Но если нам придётся скрытно жить в нашем мире, мне будет не хватать гораздо большего.

— Чего же? Чувства безопасности?

— Не только. Не это самое главное.

— А что?

— Музыка, вот что. Я как-нибудь проживу без своего «порше», без электричества, телефона и телевидения, без гамбургеров и кока-колы, без множества тех приятных мелочей, которые здесь не купишь ни за какие деньги. От всего этого я могу отказаться — но только не от музыки. В ней вся моя жизнь. Я хочу играть — и для себя, и для других. Я хочу, чтобы люди меня слушали, чтобы они наслаждались моей игрой, хвалили меня, аплодировали мне. Не подумай, что это тщеславие…

— Нет, Джейн, я так не думаю. Теперь я всё понимаю. Я должен был раньше это сообразить. С твоим талантом просто недопустимо вариться в собственном соку, играя только для себя и для меня — тем более, что я совершенно не разбираюсь в музыке. Это равносильно тому, как если бы писатель — настоящий писатель, а не графоман, — сжигал все свои рукописи, даже не предлагая их издателям. Книги пишут, чтобы их читали; музыку играют, чтобы её слушали. В этом вся суть творчества. А в нашем мире ты не сможешь играть на публике и общаться с другими музыкантами, без того чтобы не «засветиться». И тогда нас быстро найдут.

Джейн слабо улыбнулась:

— Ты понимаешь меня, Кейт. Спасибо… Значит, ты согласен со мной?

— Не знаю, дорогая. Тебе следует всё хорошенько обдумать. В отличие от меня, ты не совершила серьёзного преступления и ещё можешь вернуться домой. Тебя лишь отстранят от деятельности Хранителей — но ведь ты и прежде не очень интересовалась ею.

— Об этом и речи быть не может, — твёрдо заявила Джейн. — Я остаюсь с тобой. Даже если ты решишь скрываться в нашем мире, я скорее откажусь от музыки, чем от тебя.

— Я не могу требовать от тебя такой жертвы, — сказал Кейт. — Так что решай сама… Не сейчас, — тут же добавил он, увидев, что сестра уже собирается ответить. — У нас впереди шесть дней пути до Палланты. Думай, взвешивай, решай. Я соглашусь с любым твоим решением. Договорились?

— Да, — ответила Джейн и торопливо отстранилась от него. — К нам идут.

Кейт повернулся и увидел, как по трапу на полуют поднимается щегольски одетый юноша восемнадцати лет — высокий, смуглый, тёмноволосый, с удивительно синими для такого смуглого лица глазами. Это был их спутник в морском путешествии, ибрийский дворянин домул Октавиан Марку Траяну. (Приставка «домул» приблизительно соответствовал славонскому «газда» или английскому «сэр», а два личных имени свидетельствовали о принадлежности к средней прослойке аристократии. Как выяснил Кейт, в Ибрии не было специальных дворянских титулов, наподобие баронов, графов, герцогов и т. п.; зато существовала иерархия по количеству личных имён — одному, двум или трём. Право носить два или три имени было наследственным и даровалось королём.) Октавиан жил в столице Ибрии и занимал при королевском дворе какую-то должность — по всей видимости, незначительную, раз путешествовал с небольшой свитой, состоявшей всего из трёх слуг и оруженосца. В Мышкович он ездил за невестой и теперь вёз домой молодую жену. Даже слишком молодую на взгляд Кейта — ей лишь недавно исполнилось тринадцать лет. Впрочем, в средневековье такие ранние браки не были чем-то из ряда вон выходящим, особенно в южных странах.

Знакомство Кейта и Джейн с Траяну нельзя было назвать приятным. Октавиан считал само собой разумеющимся, что лучшая пассажирская каюта на корабле должна быть предоставлена ему, и даже слушать не желал объяснения капитана, что эта каюта уже занята. Первоначально Траяну собирался плыть на другом корабле, который, однако, из-за проблем с доставкой груза вынужден был задержаться в порту ещё на целые сутки. Октавиан заявился на «Одинокую звезду» в самый последний момент, всего за час до её отплытия, тогда как Кейт договорился о проезде и уплатил деньги ещё накануне днём. Отведённые знатным пассажирам помещения почти не отличались размерами и обстановкой, разве что каюта Кейта и Джейн располагалась по соседству с капитанской, и заполучить её для себя и жены было для Траяну вопросом не столько удобства, сколько престижа. Кейт, не желавший вступать в склоку с попутчиком, предложил было обменяться каютами, но тут уж капитан пошёл на принцип и заявил, что никакого обмена не будет, а всё останется, как он сказал.