Алексей Ворон - Время волков

Я бежал по темному коридору Древнего Святилища, усыпанному высохшими листьями, бежал на свет, едва тлеющий в конце темного туннеля. Выбежав, я оказался в небольшой комнате, на полу которой был выложен крест из черного камня.

Я ждал, что вот-вот войдут в эту комнату Морана, Бренн и Гвидион, но я оставался один. Ни шорох, ни шаги не нарушили тишину святилища.

— Гвидион! — закричал я, но никто не ответил.

— Бренн! Где ты? Я слышал твой рог! — тишина. Я побежал по коридору, шурша листьями. Выбежав в центральное помещение Святилища, я остановился перед алтарем. Он был засыпан сухими листьями. Я сгреб листву, очистил алтарь и, всматриваясь в его мраморную поверхность неестественного голубого цвета, вспомнил то, что должен был смыть из моей памяти напиток Забвения, которым опоил нас в тот день Гвидион. Я вспомнил события того далекого дня, когда Гвидион привел меня, Морану и Бренна в это Святилище, чтобы свершить чудовищный обряд по изгнанию Зверя Фоморов из тела его брата. Вспомнил, как я упал на залитый кровью алтарь, и меня охватила дикая боль, чья-то жестокая воля изгоняла меня из подвластного мне тела. Дико крича, я раздвинул ребра, разорвал мышцы и кожу на теле Бренна и вырвался на свободу.

Обессиленный, я упал перед алтарем и завыл:

— Морана! Любовь моя, сжалься надо мной, Эринирская принцесса, протяни мне руку, помоги мне встать.

И она протянула ко мне руки, она взяла мою голову и положила к себе на колени, гладила меня и ласково шептала:

— Ты переживешь это, ты выдержишь, ты сильный. Я знаю, ты давно не двигался, у тебя затекло тело. Встань, Блейдд, теперь ты иной, теперь ты мой, мой Зверь.

И тогда я понял наконец смысл страшного заклятья:

Огонь и Вода, Земля и Воздух, — четыре стихии, четыре души, объединенные в одну сущность, разорвали узы, связывающие Бренна со Зверем Фоморов. Гвидион освободил своего брата от власти Древнего Врага. Но что он сделал со мной?

Внезапная боль вернула мне сознание. Мою грудь с треском резало острое лезвие. Я услышал голос Зверолова:

— Сердце оборотня нужно съесть, пока оно еще горячее, тогда его сила перейдет ко мне.

«То-то же будет разочарование, когда ты не обнаружишь в моей груди сердца», — подумал я.

— Это обязательно нужно делать серпом? — раздался дребезжащий голос длинноносого. — Кинжалом было бы удобнее.

Возле меня шла возня, сопровождаемая воплями, хрипами и руганью. Зрение не вернулось ко мне, но я понял, что разбойники пытаются поднять мой Меч. Чьи-то руки шарили по мне, обыскивая тело.

— Если бы вы заставили его превратиться в зверя, — укорял Зверолов.

— Отстань, — хохотнул длинноносый. — Лучше посмотри, что за чудной меч был у него, словно заколдованный. Мы не можем ни оторвать его от пола, ни сдвинуть с места.

— Оружие богов тяжелое, — прошептал Зверолов. — Но иногда умирают даже боги. Я помню, как ты вышел из огня, но теперь наконец я вижу твою смерть, Бешеный Пес.

Я открыл глаза, туман исчез, исчезла и боль в груди. Я увидел, что большинство людей вернулись к своей еде и выпивке. Вновь объявившийся трактирщик разносил пиво, брезгливо поглядывая в мою сторону. Несколько человек сидели за столом и делили серебро из моей сумки.

Зверолов заметил, что я открыл глаза, и удивленно уставился на меня:

— Ты все еще жив?

— Боги, — прошептал я, — боги, молю вас, пусть я умру, у меня смертельная рана, я должен умереть.

И тут вернулась боль, и я почти обрадовался ей. Сначала она пульсировала где-то внутри меня, потом становилась все сильнее и мучительнее, и уже не была похожа на ту боль, которую я чувствовал вначале, когда получил смертельную рану. Что-то начало расти во мне и давить меня изнутри, и мне показалось — я вот-вот лопну. На меня нахлынул ужас — ужас, режущий тело на мелкие кусочки. Вены с хлюпаньем рвались, ломались кости, протыкая острыми краями мышцы. Я захлебывался собственным воплем. Но вместо своего голоса я услышал тихий и ужасающий рык, низкий и раскатистый, и я узнал его. Однажды мне уже приходилось слышать этот ужасный звук, и я запомнил его навсегда. От этого рыка леденеет душа, застывает кровь в разорванных жилах. Много лет назад в Древнем Святилище на Священном Острове я видел омерзительное чудовище, выползшее на свет, оно ластилось к Моране, прощаясь с ней, и издавало этот утробный рык. В ужасе я оглядывался по сторонам, в напрасной надежде обнаружить источник рыка вне себя. С пугающей ясностью я осознал, что звук этот исходит из меня. То, от чего я так долго закрывался, о чем я не позволял себе даже думать, оказалось правдой. Вокруг меня клубился черный туман, от безумной боли я начал бредить. Перед глазами встали видения растерзанной и окровавленной плоти. Я помнил рассказы Бренна, а, может быть, осознал это только сейчас: боль можно остановить. Жертвы! Зверю нужны жертвы! Ненависть, осязаемая, обволакивала меня, ненависть ко всему живому, к людям, убившим меня, к Миру, обрекшему меня на эту муку, к той, что хладнокровно привела меня в Древнее Святилище. И больше я уже не мог сопротивляться ни боли, ни ненависти.

И тогда жизнь восторжествовала во мне, я поднялся яростный и ненавидящий, желающий только убивать. Я вытянул вперед свою руку, но не увидел ее. Перед моим взором появилось нечто ужасное, гигантская лапа, покрытая сморщенной лиловой кожей с шестью длинными черными серпами вместо когтей. Вид ее потряс меня сильнее, чем страшный рык, чем боль и смерть. И последнее, что я запомнил — лицо Зверолова, перекошенное гримасой невиданного страха, и мое собственное отражение в его глазах. Кто-то непременно желал увидеть меня в облике зверя? Зверь уже здесь!

Когда мрак темного туннеля рассеялся, смутные видения исчезли, я открыл глаза и обнаружил себя сидящем на том же месте, где потерял сознание. Только теперь пол вокруг меня был усеян странными изувеченными телами, кусками мышц, обрывками кровавой плоти, обломками костей, словно через таверну прокатился гигантский жернов. И, глядя на все это, я, волк, привыкший и к виду крови, и к сырому мясу, и к бесконечному количеству трупов, виденных мною на полях сражений, я испытал легкую дурноту где-то в районе сытого желудка. Но когда я посмотрел на свое тело, ноги и руки, сплошь перемазанные в кровавых ошметках, судорога скрутила меня, я сложился вдвое, содрогаясь от отвращения к самому себе. Казалось, еще одно мгновение, и я лишусь рассудка. Внезапно прямо передо мной произошло движение. Я поднял голову и увидел, как какой-то человек, осторожно переступая по столам и лавкам, приближается ко мне.

— Боюсь испачкаться, — пояснил он отвратительным шипящим голосом. — Город — не лучшее место для таких развлечений, мой друг.