Клиффорд Саймак - Заповедник гоблинов: Фантастические романы

Глава 21

Над макушками деревьев поднялась полная луна. Она залила поляну серебристым светом, в котором сразу же поблекли усыпавшие небосвод звезды. С едой было покончено, и потому за кострами уже никто не присматривал. Маленький народец танцевал на лужайке между дорогой и шатрами под звуки скрипки, которую Сплетник извлек вместе со смычком из футляра, завернутого в овечью шкуру. Он стоял, прижимая скрипку подбородком к плечу, пальцы его левой руки порхали по ладам, а правая водила смычком. Ворон по-прежнему восседал у него на правом плече, время от времени подпрыгивая, чтобы сохранить равновесие, и оглашая воздух хриплым недовольным карканьем. Собачка, наевшись до отвала тем, что ей перепало, спала под столом; ее лапы подергивались, словно она гналась во сне за улепетывающим кроликом.

— Как их много, — проговорила Мэри, разумея маленький народец. — А ведь днем было гораздо меньше.

— Будет еще больше, — хмыкнул Джонс, — Пока тут все мои и большинство ваших.

— Вы хотите сказать, что они перестают бояться?

— Их привлекает еда. Еда и пиво. Неужели вы полагаете, что они способны спокойно глядеть на тех, кто обжирается в двух шагах от них?

— Значит, среди них и Бромли! Ах негодник! Почему он не подходит ко мне?

— Он слишком занят, — отозвался Корнуолл.

Енот выбрался из круга танцоров, подбежал к Хэлу и потерся о его ногу. Хэл усадил зверька себе на колени. Енот улегся и свернулся клубочком, кончиком хвоста касаясь носа.

— Переел, — заметил Джиб.

— Обычная история, — откликнулся Хэл.

Скрипка стонала и плакала, ее мелодия возносилась к небесам. Правая рука Сплетника будто не ведала усталости. Ворон выражал свое негодование неумолчным карканьем.

— Я не совсем понимаю вас, — сказал Корнуолл Джонсу,—

Вы утверждаете, что никогда не заходили дальше Дома Ведьмы. Но почему? И вообще, зачем вы здесь?

— Странно, что вы задаете такие вопросы, — улыбнулся Джонс. — Между нами много общего, сэр книжник. Мы с вами оба — ученые.

— Но вы же ничего не изучаете!

— С чего вы взяли? Материала тут предостаточно. А когда что-то изучаешь, необходимо исчерпать один источник сведений, прежде чем переходить к следующему. Когда придет время, я, может быть, передвинусь за Дом Ведьмы.

— Итак, вы изучаете?..

— Да, делаю заметки, записываю, снимаю. У меня скопились горы заметок, груды ленты…

— Ленты? Снимаете? Вы имеете в виду рисунки?

— Нет, фотографии.

— Вы говорите загадками, — произнес Корнуолл, — Таких слов я в жизни не слышал.

— Теперь услышали, — усмехнулся Джонс, — Пойдемте, я кое-что вам покажу. А остальные пускай веселятся. — Он подвел Корнуолла к шатру, остановился у входа и спросил: — Вы человек широких взглядов? Как книжнику вам положено быть таковым.

— Я провел в университете шесть лет, — ответил Корнуолл, — и все эти годы старался сохранить непредубежденность, поскольку иначе заниматься наукой невозможно.

— Хорошо, — проговорил Джонс, — Как по-вашему, какое сегодня число?

— К сожалению, я сбился со счета. Знаю лишь, что на дворе октябрь 1975 года от Рождества Христова.

— Превосходно! — воскликнул Джонс. — Я просто хотел убедиться. К вашему сведению, сегодня семнадцатое.

— А какое это имеет отношение к нашему разговору?

— Быть может, почти никакого. Хотя, вполне возможно, теперь вам проще будет меня понять. К тому же вы первый, кто сумел мне ответить. В Пустынном Краю календари, увы, не в почете.

Он поднял полог и пригласил Корнуолла войти. Изнутри шатер почему-то казался просторнее, чем снаружи. Его обстановка поражала упорядоченностью и многообразием. В одном углу располагалась раскладушка. Рядом с ней помещался стол со стулом; посредине стола возвышался массивный подсвечник, из которого торчала довольно-таки внушительных размеров свеча. На ее макушке подрагивал, колеблемый сквозняком, язычок пламени. На краю стола громоздились кипой книги в черных кожаных переплетах. Возле них стояли раскрытые шкатулки. Стол был настолько завален различными диковинными на вид предметами, что места, чтобы писать, на нем практически не оставалось. Корнуолл отметил про себя, что нигде не видно ни чернильницы, ни песочницы, ни гусиного пера. В противоположном углу шатра находился большой металлический шкаф. Пространство у восточной стены было занавешено плотными, не пропускающими света портьерами.

— Моя проявочная, — пояснил Джонс. — Там я проявляю фотографии.

— Я не понимаю вас, — сказал Корнуолл.

— Смотрите. — Джонс подошел к столу, вынул из одной шкатулки пачку тонких квадратиков и разложил их на столешнице. — Вот это фотографии. Не рисунки, не картины, а фотографии. Ну, взгляните же.

Корнуолл наклонился над столом, стараясь не прикасаться к так называемым фотографиям. Он увидел красочные рисунки — изображения брауни, гоблинов, троллей, танцующих на зеленой лужайке фей; увидел гнусную ухмыляющуюся тварь — должно быть, адского пса — и двухэтажный дом на вершине холма, с каменным мостом на переднем плане. Он осторожно притронулся к изображению дома, потом, желая получше рассмотреть, поднес его к глазам.

— Дом Ведьмы, — сказал Джонс.

— Но это же картины, — проговорил Корнуолл, — миниатюры. При дворе обретаются множество художников, которые пробавляются тем, что делают подобные рисунки для часословов. Причем они обводят их рамками, в которые заключают цветы, птиц, насекомых или какой-нибудь причудливый узор, что, на мой взгляд, придает им прелести. На то, чтобы нарисовать такую миниатюру, уходит много времени, но художники жертвуют им ради достижения совершенства.

— Приглядитесь повнимательнее. Вы видите хоть один мазок кисти?

— Ну и что? — упорствовал Корнуолл, — В миниатюрах тоже не заметно каких-либо мазков. На то человек и художник, чтобы создавать шедевры, которые возникают как бы сами по себе. И все же разница чувствуется.

— Еще бы ей не чувствоваться! Я пользуюсь этим аппаратом, — Джонс похлопал ладонью по странному черному предмету, лежавшему на столе, — и другими подручными средствами. Я навожу его и нажимаю на кнопку, которая открывает затвор объектива и пропускает свет на обработанную специальным составом пленку. Таким образом я получаю фотографии того, что вижу перед собой. Они гораздо точнее тех изображений, которые мы воспринимаем глазами.

— Колдовство, — пробормотал Корнуолл.

— Ну вот, опять, — огорчился Джонс, — Говорю вам, здесь не больше колдовства, чем в мопеде. Это наука. Технология. Способ, вернее, различные способы что-то делать.