Анна Стефания - Четвертый месяц зимы (СИ)

— Добро пожаловать в зимнее стойбище ахаров, Эдан! В мое родное племя!

Глава восемнадцатая, где Лая возвращается домой, Огнезор же обретает наставника

Первое, что помнили о себе ахары, — как земля разрывалась на куски и била в небо фонтанами по воле обезумевших богов, повинуясь одному лишь их взгляду. Было это еще до нынешней Тысячелетней Империи, еще до Десяти Древних Королевств, еще до того, как появились первые проклятые с пустой душой и, одевшись в черное, пошли по земле во славу Первого Бога. Было это слишком давно, и называлось «погибелью мира».

Из ужаса того и крови вышли ахары, ведомые первыми своими Хранительницами, чтобы на века скрыться от остальных людей, сотворить свой мирок подальше от бед и потрясений большой цивилизации. С тех пор не одно прошло тысячелетие, и сотни легенд составили их историю.

Была там и старая легенда об Ихлае, переложенная в песню каким-то неизвестным их соплеменником, были и совсем недавние — о Леоре, Потерянной Дочери, что нашлась спустя много лет, о ее поразительном даре и странной, невидимой даже для Иши, судьбе. И вот сегодня лицезрели ахары в изумлении и трепете, как непокорная, беспечная Леора творила о себе еще одну историю, ведя за собою со смехом прямо к зимним их шатрам своенравного горного бога…

И пусть спутник ее оказался вовсе никаким не божеством, а всего лишь странным пришельцем, а конь его — просто конем, а не священным небесным зверем, чудесный образ за краткие мгновения глубоко проник в суеверные их души, укоренился там и разросся дюжиной небылиц да сказок. День-два — и запоют о дерзкой этой выходке у костра, зашепчут таинственно в ночной тьме настороженным детским ушкам. Сама же Лая первой и зашепчет, сама о себе баек наплетет…

Таким мыслям усмехалась Шана, тридцатишестилетняя красавица, глядя, как подходит в окружении веселой детворы беспокойная ее младшая сестричка, лукаво посверкивая такими же, как у нее самой, зелеными глазищами то на удивительного своего друга, то на всполошенных их появлением соплеменников.

— Мама, мама! — задергали Шану малолетние ее сынишки. — А правда, что Леора Ихлая привела?

— Конечно, правда! — послышался над их головами веселый Лаин голосок. — Не пяльтесь на него, а то заморозит!

Малыши с визгом укрылись в шатре, а Шана скорчила выразительную гримасу неодобрения.

— И что это, Лая, за Ихлай такой? — чеканя слова по обычаю имперского жителя, обозвался ее спутник.

— Да так, одно божество местное, — постаралась скрыть хитрющую улыбку девушка. Говорила она то по-ахарски тягуче, то снова быстро и отрывисто, видно, не решив еще, под кого подстроиться: под друга своего или соплеменников. Оттого слушать ее было еще забавнее.

— Ты это нарочно устроила, — не спросил, но констатировал юноша, насмешливо выгибая тонкую бровь.

— А то как же! — самодовольно подтвердила Лая. — От любопытства соплеменнички даже страх позабыли, вот и пустили нас. А тут уж авось не выгонят: законы гостеприимства и прочая вежливость… Правду я говорю, Шана? — соизволила, наконец, и ее заметить маленькая негодница.

— И тебе, сестричка, здравствуй! — осуждающе покачала головой женщина. — «Как живешь»? «Давно не виделись»?

— Живу еще, хвала богам! — ничуть не смутилась указанием на свою невежливость Лая. — Знакомься, милый! Это сестренка моя старшая — Шана. Шана, это Эдан.

Недаром это имя произнесла она эдак, со значением: Шана, и прежде с чужака любопытных глаз не спускающая, теперь уж совсем вытаращилась.

— Нашла все-таки! — выдохнула в изумлении. — А я уж собиралась к Ише идти, травку тебе просить какую — для забвения. Совсем ведь, думала, изведешься!

— Это еще кто кого нашел, — проговорила девушка вполголоса, другу своему улыбнувшись так ласково да восторженно, что сразу Шане все про них понятно стало.

«Ну и хвала богам!» — тихонько обрадовалась женщина.

— За лошадками присмотришь? — прервала ее умиленное разглядывание Лая. — Не до них мне сейчас будет…

— К ней пойдешь? — понимающе проследила за ее взглядом Шана.

— Пойду, — тяжело вздохнула девушка, растеряв внезапно всю проказливую свою веселость. — Никуда ведь не денешься…

Стащила с лошади тяжелую с виду кожаную сумку, перекинула ее через плечо, и под сочувственным взглядом сестры неохотно потянула своего спутника к небольшому шатру в конце долины.

Вопросов Огнезор задавать не стал, хоть так и кипел любопытством. Пока спускались они в долину, успел он узнать из сбивчивых Лаиных объяснений, что ахары — чуть ли не последние из великих северных племен, Империей ныне почти истребленных, что человек их осталось меньше тысячи, и что летом они кочуют кто где — поодиночке либо семьями, — зимой же сюда собираются: от северных лютых холодов и голода спрятаться да Праздник Зимы и приход нового года всем вместе отгулять. Узнал, что отыскала их Лая (с огромным, между прочим, трудом!) года четыре назад, уже как охотницей стала, и что поначалу отнеслись к ней соплеменники с заметным подозрением, так что даже дощечки мамины и явное сходство с сестрой ее единокровной не помогали. И если бы не Ишино покровительство…

Тут Лая прервалась, так что разузнать, кто такая эта Иша, Огнезор так и не успел. Потому еще любопытнее ему стало, когда повела его девушка через все стойбище, с видом мрачным и решительным продираясь сквозь цепкие взгляды бесцеремонно глазеющих ее сородичей, сквозь шепотки их — то злорадные, то сочувственные: «Гляди-гляди! К Ише пошла! Точно к ней — по лицу видать!».

Вид Лаин, и правда, обескураживал. Всякой ее помнил Огнезор: и разгневанной, когда сыпали глаза зелеными ведьмовскими искрами, и насмешливой, когда рвался наружу злой, пакостливый бесенок, и ласковой, когда за взгляд один умереть хотелось… Но вот такую, как сейчас, видел впервые. Потому что такой Лаи — потупленной, виноватой, съеженной, как ребенок нашаливший, которого вот-вот лишат сладкого, — просто не могло быть в природе!

И все же она была, и чем ближе подходили они к одинокому темному шатру из мохнатых шкур, сплошь увешанному разноцветными ленточками, тем было ее больше…

У самого входа она нерешительно застыла, крепко сжала Огнезорову ладонь, будто ища поддержки, выдавила слабую, жалкую усмешечку. И вдруг, словно разозлившись на себя, резко сдвинула большую шкуру, закрывающую вход, и шагнула в дымную, пахнущую травами темноту.

Юноша молча последовал за ней.

В шатре было темно и душно. Одуряющий травяной аромат вместе с тяжелым запахом шкур и дымом очага в первый момент просто сбивал с ног — и небольшое отверстие сверху, через которое лениво вытягивался воздух, ничуть не помогало. Огнезор вдыхал мелкими глоточками, сосредоточившись для начала на том, чтобы не закашляться. В сумраке он едва различал напряженную Лаину спину перед собой. А еще — чье-то тяжелое присутствие: подавляющее и властное, изучающее, сотней невидимых пальцев проникающее до самых костей. Кажется, он начинал понимать Лаю — здесь было дьявольски неуютно.