Елизавета Дворецкая - Дракон восточного моря, кн. 2. Крепость Теней
Торвард подхватил ее на руки, перенес на лежанку, уложил и стал развязывать многочисленные золотые шнуры, скреплявшие тесное платье. Попутно он покрывал поцелуями ее лицо, шею, плечи, все более торопливо и жадно. Когда шнуры разошлись и ее плененная под шелком грудь вырвалась наконец на свободу – он охнул от восхищения и застонал от нестерпимого желания.
К этому времени Элит уже помогала ему, извиваясь и стараясь скорее выползти из платья, шарила по его бедрам, отыскивая узел на штанах – поскольку уладские герои, которым прежде случалось добиться чести ее любви, ничего подобного не носили. В ней заговорила Богиня – уже не спрашивая, чего хочет сама дочь Клионы. Так бывает, и это – цена, которую обязательно платит смертный, удостоенный чести стоять слишком близко к богам и слишком ясно слышать в себе их голоса. Как у всякой смертной женщины есть возлюбленный в Ином мире, так и у Богини есть супруг – он ее муж и ее сын, два единственных существа на свете, имеющих для нее значение. Она соединяется с супругом, чтобы произвести на свет сына, а тот вырастает, становится мужчиной и вновь сливается с ней, чтобы снова и снова порождать самого себя. А Торвард, при всех нынешних сложностях его судьбы, искренне любил Богиню, чья душа рассеяна искрами по душам всех женщин на свете, хотя и не отдавал себе в этом отчета. Он понес свое наказание из-за любви, но, ненавидя Эрхину, не возненавидел саму Богиню и давно уже простил то, что ее именем ему было причинено зло. Он по-прежнему любил ее в лице каждой женщины и по-прежнему знал, что предложить ей. Ту ярость, что он вкладывал в битву, он умел вложить и в любовь.
Слыша возле уха страстные стоны девушки, Торвард уже не помнил, где он и с кем. Его окатывали широкие горячие волны блаженства, и где-то рядом была та черная бездна, из которой вышел каждый человек и к которой идет через свет своей жизни. Он не хотел сейчас никаких священнодействий, он хотел просто женской любви, но они оба были таковы, что ничего просто между ними было невозможно. Соединяясь, они становились Богиней и ее супругом, хотели они того или нет.
Богиня, бешено бившаяся в его руках, вдруг закричала, и этот крик был как луч света в бездне – голос Богини в глухой тьме его души, снова прорвавшийся, пробужденный, снова услышанный. На краткий миг все его существо залил горячий ослепительный свет – Богиня заглянула в него и наполнила собой. Он вскрикнул, умирая от этого блаженства, – и очнулся.
Еще некоторое время он лежал так, стараясь отдышаться, потом медленно отстранился, выпустил Элит из рук и откинулся на спину. Сердце колотилось, в голове стоял гул, во всем теле бродили остатки каких-то необычайно сильных ощущений – и блаженства, и опасности. Но на душе было легко: черная тяжесть проклятья снова ушла. Ему вспомнилось: когда ты даешь Богине то, что она от тебя хочет, тяжесть проклятья облегчается. Так было с Айнедиль, так вышло и с Элит. Мелькнула мысль: сколько их я должен ублажить, чтобы Богиня насытилась и успокоилась?
Но это была неправильная мысль, и Торвард сам понимал, что одной страстью делу не поможешь, будь ты хоть яростен и неукротим, как сам Бурый Бык, воплощение местного бога плодородия. Нужно что-то еще…
Торвард конунг заснул, утомленный не только любовным пылом, но и встречей с Богиней, – Элит это знала. Сама она не спала, рассматривая его, пока хватало света гаснущего дня. Багровые шрамы на плече и груди и другой шрам, на левом боку, короткий, но почти точно напротив сердца. И еще один – на бедре, с выемкой шириной в три пальца. И много других, поменьше. На ногах, немного выше колена, несколько шрамов накладывались один на другой, так что их линии сплелись. Элит подумала, что это следы каких-то древних воинских ритуалов, хотя любая девушка Морского Пути, имевшая случай наблюдать упражнения дружины, могла бы подсказать ей, что все гораздо проще – если противник изловчится ударить мечом под нижний край щита, то сюда и попадет. Поэтому у очень многих мужчин на этом месте несколько следов от пропущенных ударов.
Но все это нравилось Элит. Ее мать, как всегда, оказалась права – он ищет в себе Богиню, зовет, хочет вновь услышать ее голос. И сейчас ему это удалось, а значит, Богиня не совсем отвернула от него свое лицо.
Но Элит поняла и еще кое-что. Ни заклинаниями, ни ласками она не сможет подчинить его себе. Он не из тех, кто размякнет и согласится «исполнять ее волю и давать все дары, какие она попросит». Он будет выполнять ее желания только до тех пор, пока они совпадают с его собственными – вот как сейчас… Но никогда он не даст ей власти над собой. Это его независимое упрямство и привело к ссоре с Богиней – он не желал быть тем супругом, который одновременно и сын, во всем послушный матери. Он желал быть ее господином, как верховный бог Морского Пути, одноглазый Владыка Вдохновения, ищущий пути к познанию вселенной независимо от супруги и заключающий женскую половину мироздания в самом себе. Торвард не сказал ей ни слова об этом, но теперь Элит не хуже его самого знала, как развивались его отношения с верховной жрицей острова Туаль – за исключением незначащих мелочей. Два настолько сильных и независимых человека поначалу притягивают друг друга, но, когда слишком сблизятся, начинают друг другу мешать – и так, что вскоре им двоим на свете уже не хватает места.
Эрхина слишком полагалась на силу своего проклятья – и просчиталась. Элит знала, что должна действовать по-другому. Совсем рядом с ней находились оба условия, при которых она подчинит себе силу Каладболга, – меч, недавно служивший вместилищем его волшебной силы, и кровь Дракона Восточного моря. Бывший Каладболг находился совсем рядом – почти на расстоянии протянутой руки, лежал в открытом ларе на груде сокровищ, небрежно оставленный там человеком, который даже не знал его истинной цены. И сам сейчас представлял собой только сосуд священной жидкости, открывающей путь к силе. Как только кровь Дракона прольется на бронзовый клинок, сила Каладболга вернется в него.
Неслышно повернувшись, Элит запустила руку под перину и нащупала позолоченную рукоять кинжала с изображением головы Самхейна – Стража Ворот. Этим ножом на Празднике Мертвых она приносила жертвы. И его нашла в ларе среди прочих награбленных сокровищ. Торвард конунг сам принес его сюда – потому что никто не избежит своей судьбы и делает по ее воле шаг за шагом, желая того или нет.
Он лежал удобно – на спине, откинув голову с разметавшимися длинными черными волосами и открыв горло. Элит села, глядя на него уже не как женщина на мужчину, а как жрец на жертву – посланника к богам, наделенного честью перенести к ним благословения и просьбы смертных. Она не чувствовала к нему ни ненависти, ни жалости. В прежние века, когда священный язык круитне раздавался над полями и лугами Зеленых островов, супруг верховной жрицы каждую весну орошал своей кровью, как священным семенем, свежевзрытые пашни – чтобы одарить плодовитостью тело Богини и возродить в конце концов самого себя…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});