Гай Юлий Орловский - Ричард Длинные Руки – рейхсфюрст

— Да все будет путем, — заверил я. — Не навеки же! Он будет навещать, честное слово!.. А не понравится — больше не вернется в мир людей. Может быть, кто–то его заменит вполне добровольно.

Она покачала головой:

— Не думаю.

— Тяжело быть вождем, — сказал я. — Да и верховной жрицей…

— Тяжело.

— Мне это знакомо, — заверил я. — Правда, жрецом еще не был. Может быть, попробовать?.. Нет, не стоит. Наверное. Хотя кто знает, я весь такой пробовательный. Это у меня от этих, как их… ага, людей!

Она повернулась к замершей в скорбном молчании фигуре.

— Мухаэль, ты готов?

Я услышал тяжелый вздох, эльф робко подошел ко мне. Я посмотрел на нее в некотором изумлении.

— Мне казалось, — сказал я, — что мы договорились… как бы о самом принципе. То есть эльф или группа эльфов, что еще лучше, прибудет ко мне во дворец… Но сейчас я прибыл сюда с помощью браслета Иедумэля, он же браслет Гонца…

Она произнесла строго:

— Я чувствую вашу мощь, что превышает силу простого эльфа. Если вы обхватите моего сына и будете держать очень крепко, воля великого Иедумэля, что заключена в его браслете, в состоянии перенести вас обоих…

— Здорово, — сказал я, — это же просто великолепно! Какие возможности!

— Держите его крепко, — предупредила меня жрица. — Это будет очень тяжело. Очень.

Я переспросил с недоверием:

— Прямо щас?

Она кивнула:

— Лучше так.

— Ну, — пробормотал я, — вам виднее. Хотя, может быть, без торжественных проводов и лучше.

Похоже, мы подумали одно и то же: мальчишка может испугаться и передумать, опозорить мать в последний момент перед глазами всего племени.

— Мухтаэль, — сказала жрица строго, — будь достойным. Выдержи все.

Эльф наклонил голову еще печальнее. Мне показалось, что прошептал что–то, но так тихо, что я не слышал, и, похоже, верховная жрица тоже не разобрала его шепот.

Я смерил самоуверенным взглядом тонкую фигуру.

— Он такой тощенький, а я и слона перетащу!.. Это же не на себе тысячу или больше миль!..

Жрица сказала невесело:

— Это будет тяжело. Очень тяжело.

Я хмыкнул, обнял эльфа, прижимая к себе с такой силой, что тот вспикнул, повернул одно из колец браслета обратно на прежнее деление и крепче сцепил пальцы в замок.

В ушах зазвенело, страшно обрушилась тьма. Руки потяжелели, налились тяжестью, тело эльфа начало выскальзывать из рук. Я стиснул челюсти и ухватил покрепче, придавил, даже ноги поднял, чтобы поддерживать, но эльф стал тяжелее стада слонов, я простонал в ярости и бессилии, ухитрился опрокинуться на спину и теперь хрипел, раздавливаемый непомерной тяжестью, но это лучше, чем разожму руки…

Все это время нас несло через ужасающий мертвый космос, сердце мое остановилось, а дыхание то сперва вырывалось с хрипами, то оборвалось полностью.

Блеснул немыслимо–яркий свет, я ослеп, в спину больно ударило. Я ощутил, что тяжесть сползла с груди, вздохнул с хрипами и клекотом в легких, помотал головой.

Эх, ну почему я, великий мыслитесь, сперва думаю тем местом, где спина уже называется как–то иначе, не помню, а головой потом? Почему я решил, что меня вернет обратно в кабинет, откуда и стартовал, если кольцо носит только к эльфам?

После черноты все сверкает зеленью, чирикают пташки, я в центре сверкающего мира эльфийского леса, вон там за деревьями откроется поляна с домиками, где в третьем слева моя Гелионтэль… или не моя, а конта Астральмэля, а дальше ее сестры… гм…

Эльф медленно поднялся на колени, капюшон свалился с головы, там копна золотых волос, туго перевязанных лентами, мордочка чистая и очень юная, с громадными невинными глазищами дивно фиолетового цвета, ресницы густые и длинные, идеально выточенный нос, нежные алые губы бантиком…

Нехорошее подозрение стукнуло в голову, то–то этот эльф попытался отстраниться, когда я его прижал к себе крепко, да и я ощутил, что при всей хрупкости он не должен бы оказаться впереди таким нежно–мягким.

Я спросил хрипло:

— Ты… хто?

Эльф ответил нежным голоском:

— Я Лалаэль, дочь верховной жрицы. Мухтаэль очень боялся идти с тобой.

— А ты…

— Я и сейчас боюсь, — прошептала она, — но мама любит больше его, так что я решилась.

Я огляделся, рывком надвинул ей капюшон на голову и сказал торопливо:

— Нам нужно выбираться отсюда!

Она пискнула:

— Зачем?

Я оглянулся на деревья, за которыми домик жены Астральмэля и остальных его жен по праву левирата.

— Надо, и все!

Она боязливо вздрогнула, когда я ухватил ее за руку и потащил в сторону выхода из леса.

Через кусты я ломился, как лось, сокращая расстояние, пока обо мне не распространилась весть и не дошла до королевы. Да и перед Гелионтэль с ее сестрами объясняться что–то вот ну не хочется как–то даже. Хотя ничего не украл, а бывают ситуации, когда чувствуешь себя виноватым уже потому, что на тебя могут что–то подумать не совсем то, что хочется, чтоб о тебе думали.

Запыхавшись, она пропищала:

— Почему убегаем?.. Разве там не эльфы?

Я сказал строго:

— Лапушка, раз уж рискнула подменить брата, то… должна просто повиноваться. Не спрашивая! Ты теперь зольдатэн! Можно просто, по–нашенски: зольдат.

Он бежала, задыхаясь не от усилий, легкая, как белка, а от ужаса.

— Нас кто–то преследует?

— Да!

— Кто?

— И не спрашивай, — отрезал я. — Ты ищщо маленькая. Тебе сколько, всего лет сто–двести?

Она наморщила нос и не ответила, а я подумал в удивлении, неужели эльфиек тоже непристойно спрашивать о возрасте. Если так, то они впишутся в человеческое общество, точки для соприкосновения уже нащупываются.

Я покосился на ее грудь, небольшую и аккуратную, но как у козы, выдвинутую вперед острыми кончиками. Да, основные из этих точек я уже ощутил.

Кое–где мелькнули силуэты эльфов, у опушки я заметил затаившихся в кустах часовых, удержался от желания злорадно сказать, что прячутся плохо, почти бегом пробежал мимо, волоча за руку Лалаэль, пока ничего не спросили.

Вообще–то я влип, сглупил с этим браслетом, слишком ненавижу сидеть без дела и чего–то ждать, когда у меня такие возможности. Вот и свозможностил так, что язык на плече, а глаза враскоряку: ну и что теперь?

Эльфийка испуганно съежилась, когда после леса я затащил ее в первый же попавшийся овраг. Лицо стало совсем несчастным, губы задрожали, а на длинных чудесных ресницах повисли крупные жемчужины слез.

Я сказал сварливо:

— И не мечтай, поняла?

Она пискнула:

— О чем?