Марина и Сергей Дяченко - Стократ

Существа в белых доспехах – люди, явившиеся со звезд – шагали к нему, подняв устройства с нацеленными на Стократа трубами. Поскольку они не собирались убивать – вероятно, их оружие должно было парализовать жертву или усыпить.

– По какому праву, – сказал он негромко, – люди из чужих миров решают судьбу Мерцающей?

Идущий впереди замедлил шаг, рукой в перчатке убрал с лица дымчатое забрало шлема и заговорил; Стократ различал слова, но смысл речи ускользал от него.

– Прости, друг, я не понимаю, – сказал Стократ.

Человек со звезд оскалился, как обыкновенный стражник, и закричал. Стократ покачал головой:

– Ты хочешь, чтобы я пошел с вами? Это невозможно. Здесь мой Мир, я остаюсь.

Человек со звезд взмахнул рукой.

Стократ ждал парализующих лучей или, возможно, газа, – но из трубок с легким чмоканьем вырвались иглы. Стократ видел, как они летят – быстрее стрел, точнее стрел, две в грудь, две в шею, одна – мимо.

Он сбил их мечом в траву. Иглы ломались под ударами, будто ледяные, выпрыскивали прозрачный сок, капли собирались шариками и летели, как сбитая с веток роса. После третьего залпа Стократ отступил, не желая, чтобы брызги касались кожи.

Они наконец-то перестали стрелять.

– Я остаюсь, – сказал Стократ.

Еще одна белая фигура приближалась из темноты. Новый гость был хромой, грузный, возможно, старый – над шейным кольцом его доспехов были видны только узкие глаза и белый пергаментный лоб. Безоружный, он остановился перед Стократом в нескольких шагах и протянул к нему руки.

– Вы напрасно пришли, – сказал ему Стократ. – Если этот Мир умрет вместе с вами – кто будет виноват в вашей смерти?

Хромой и грузный человек с усилием опустился на колени. Двумя руками оттянул шейное кольцо своих доспехов, так что стал виден узкий темный рот. Он заговорил, глядя Стократу в глаза, старательно артикулируя…

Стократ сосредоточился. Он любил и умел ловить закономерности в любой системе знаков.

– Сын, – говорил коленопреклоненный человек. – Ребенок мужского пола, рожденный от меня и твоей матери. Моя вина, сожаление. Твоя мать, мертва, давно. Ее имя. Ради нее. Пожалуйста.

Стократ подошел к нему, протянул руку и помог подняться.

– Мир умирает, – сказал старик, навалившись на него, чтобы устоять на ногах. Весил он совсем не много – в сравнении с высоким Стократом.

– Мир бессмертен.

– Нет! Ты положил начало, ты – здесь – конец… Кратковременно… Короткое время. Много энергии. Насыщенный. Окончательный… Пойдем. Оставь. Конец света.

Стократ всмотрелся в его лицо – и с удивлением узнал себя-другого, себя из прошлого поколения. Сто вероятностей, сто поворотов, сто сыновей в это самое мгновение встретили сто своих отцов…

– Мир никогда не умрет, – сказал Стократ и улыбнулся встревоженному старику. – Поверь мне, отец. Мир никогда не умрет.

Мир лежала, вытянувшись на травяной подстилке, ничего не слыша и не видя.

Правила Приличия спал, уткнувшись лицом в ее руку. Ворон тоже спал, но при появления Стократа открыл глаза:

– Ты говорил с ними?

Стократ глазами указал на Мир:

– Как она?

Ворон отвел глаза.

– Скажи! – потребовал Стократ.

– Она не доживет до рассвета, – прошептал Ворон. – Извини.

Стократ уселся напротив. Ворон приподнялся на локте и тоже сел.

– Зачем? – спросил Стократ.

– Потому что стрела вошла глубоко, и рана воспалилась.

– Я не о том… зачем на самом деле существуют Высокие Школы? Зачем тянется Сеть? Чтобы найти меня, можно было придумать что-нибудь проще.

– Я говорил – чтобы стабилизировать… сделать устойчивым мир.

– Устойчивый мир – такой, где не происходит чудес?

Ворон сплел пальцы. Закусил губу, на мгновение задумался; наверное, вот этот жест и этот взгляд помнили студенты и преподаватели Белой Школы на снежном пике и Золотой Школы в раскаленных песках.

– Я понимаю, о чем ты подумал, Стократ. Да – если бы мы успели… покрыть Сетью материк, придать Миру устойчивость, определенность… То, что ты называешь чудом, – всего лишь нарушение естественного порядка событий. Да, тогда Обитаемый Мир подчинялся бы общим физическим законам… и, конечно, не пропал со смертью одной девушки.

Стократ улыбнулся краешками губ. Ворон смотрел сквозь огонь с нарастающим беспокойством:

– Что ты задумал?

– Я очень рад, что вы не успели, друг, – сказал Стократ.

Больше не глядя на Ворона, он взял на руки умирающую девушку и вышел с ней из пещеры.

– Куда ты? Стократ?!

Уже приближалось утро.

Леса на востоке молчали под шум прибоя. В море, за горизонтом, вставало солнце.

Ученики на высокой башне, на вершине самой большой горы, любовались сквозь прозрачный купол восемнадцатым цветом неба – мертвенным индиго.

Рыбак оттолкнулся веслом от пристани и вышел в Великую Бухту.

Выпадала роса.

Ворон, владетель Вывор, шел за Стократом, не решаясь предложить помощь и не желая оставлять одного.

В пещере проснулся Правила Приличия, вскочил, заметался…

Стократ с девушкой на руках остановился на краю обрыва. Перед ним открывалась неширокая река – Ручейник, бурная внизу, у камней. На противоположном берегу темнели кусты, а за ними тянулись к горизонту бесконечные поля, а за ними открывалось небо.

Мир оставалась без сознания. Жилка у нее на шее едва прощупывалась.

Стократ стоял неподвижно. С каждой секундой становилось светлее. Он держал на руках свой Мир, заключенный в человеческую оболочку. Уязвимый, теплый, смертный мир.

Какого цвета это небо, думал Стократ, глядя вперед и вверх. И какого цвета река. И сколько людей живет в этом мире, свободных, яростных, терпеливых, гордых, строптивых, молчаливых, болтливых, нежных. Те, кто вкушает пиры, и кто строит дом в огне. И кто ловит рыбу, и кто рассказывает сказки. И кто смотрит на звезды, и кто каждый день меняет свой Мир…

И вот он, на моих руках.

Он стоял и ждал, чувствуя каждый удар ее сердца. Оно стучало все медленнее, тише, глуше.

«Наш Мир создан ребенком в момент пробуждения, поэтому в нем так много нелогичного, избыточного, чрезмерного…»

Над горизонтом показался краешек солнца.

«Наш Создатель умеет жестоко карать, но он по-своему благороден, он талантлив и любопытен – это спасло наш Мир в трагический момент его создания… Наш Создатель, по-видимому, совсем не умеет любить и уже никогда не научится…»

– Всему положен предел, – сказал Стократ шепотом. – Мир не бессмертен. И она умрет… но не сегодня!