Донован Фрост - Храм ночи

При виде знакомого чешуйчатого доспеха одноглазый наемник настолько растерялся и даже забыл прикрикнуть на пикта, вырвавшегося из строя в привычную схватку один на один с врагом.

— Откуда он здесь взялся, — вполголоса пробормотал Диго, — он ведь командовал теми, кто должен трепать тылы аквилонского отряда?

Пикт, украшенный татуировками, покрывавшими все его тело, проскочил между копьями нападающих и с диким воплем метнулся к десятнику. Он словно забыл, что это не настоящий бой, и маленький топор в его руке взметнулся над головой. Десятник, сухощавый офирец, успел отразить удар щитом, а стоявшие рядом схватили дикаря. Тот вырывался из рук, что-то громко орал на своем языке, видимо призывая на помощь богов своего племени, но постепенно успокоился, боевое исступление покинуло его, и он знаками показал, что готов вернуться в строй.

Тем временем Эолабар подошел к Диго и негромко принялся докладывать (признав Диго командующим войсками мятежников, туранец ни разу не пытался показать, что он один из нанимателей Одноглазого, а был неизменно подчеркнуто вежлив, держа себя как младший офицер со старшим):

— Аквилонцы укрепились в лагере перед замком. Последние наши атаки приносят все меньше результатов — у них хорошо поставлены караулы. Я пытался проникнуть к палаткам, чтобы сразиться с королем, но не удалось — наткнулся на гвардейцев и ушел с потерями. Сейчас оставил командование на одного из местных и явился узнать о наших дальнейших действиях.

Он выжидательно замолчал. Диго пристально посмотрел на него, а затем неожиданно спросил:

— А как вам удалось проникнуть в замок?

— Это не составило труда. Обойдя позиции аквилонцев, я пробрался к угловой башне, и после условного сигнала замковые слуги сбросили мне веревку. Уверен, что Конан до сих пор уверен, что атаман местных разбойников находится у него в тылу.

— Гм, — неопределенно хмыкнул Диго.

Он был далеко не в восторге от того, что замковые слуги в ответ на неизвестные ему сигналы бросают веревки из башен неизвестно кому. Хват заметил это и продолжил:

— Таким образом я пробирался в замок еще тогда, когда грабил купцов на здешних перевалах и хотел появиться в замке, не привлекая лишнего внимания. Забыл предупредить.

— Гм, — вновь хмыкнул Диго. — Ну что ж, пойдемте, покажете мне на карте, где разместились аквилонцы.

Он отдал несколько коротких распоряжений и вместе с Эолабаром двинулся в сторону замка. Войдя в комнату, туранец снял шлем и бережно, словно величайшую реликвию, положил на стол. Диго впервые смог рассмотреть его лицо. Где-то в душе он был готов к тому, что увидит перед собой нечеловеческую маску, отмеченную печатью колдовства или не лицо адепта темного искусства — такое, как у лысоголовых служителей Сета, но перед ним стоял совершенно обычный человек.

Лицо ничем не выделялось среди тысяч других лиц, виденных аргосцем: нос с небольшой горбинкой и разрез глаз намекали на туранское происхождение, однако если бы Диго не знал об этом из рассказа стигийца, то принял бы этого человека за уроженца восточных провинций Офира или Кофа, где тоже часто попадались горбоносые — результат соседства с королевством Ездигерда. Темные, почти черные, волосы также не были чем-то редким в хайборийских странах, так же как и рисунок узких плотно сжатых губ.

Заметив внимание Диго к своей внешности, Хват усмехнулся. Его узкое лицо оставалось непроницаемым, и лишь слегка приподнятые уголки губ обозначили улыбку.

— Да, я туранец, — ответил он на невысказанный вопрос Диго. — Знаю, что вы, хайборийцы, считаете каждого из нас шпионами, думающими только о том, как бы открыть дорогу на запад степной коннице… Нет, я не читаю твои мысли, — добавил он, заметив недоуменное выражение лица Диго, — действительно, что еще может делать туранец там, где готовится мятеж, который подорвет могущество двух самых сильных хайборийских держав. Я и был шпионом, причем лучшим в своей стране. До моего повелителя, короля Ездигерда, дошли слухи о возникновении Ордена Блистательных, и я отправился сюда, чтобы в нужный момент, когда силы Аквилонии и Немедии будут заняты подавлением мятежа, подать сигнал армии Турана. Но то, что я увидел здесь, заставило меня забыть о своей службе. Я прошел Посвящение, став одним из Блистательных, и верен только ордену. Я говорю это для того, чтобы избавить тебя от сомнений, потому что чувствую недоверие. Поверь, что для него нет оснований. А теперь можно поговорить и о расположении аквилонцев.

Туранец умолк, раскладывая на столе карту. Диго также молчал, пытаясь переварить усылышанное и понять, зачем Эолабару нужно было все это рассказывать.

Через некоторое время беседа незаметно соскользнула с военных проблем на более общие темы. Диго, подливая собеседнику вина, осторожно пытался перевести разговор на странности поведения хозяина замка. Однако Эолабар ловко переводил беседу на другое, едва только приближался к этим темам. Вскоре Хват поднялся:

— Прошу извинить, но сегодня был тяжелый день, и у меня просто раскалывается голова. Да к тому же в последнее время сны начались какие-то странные…

Диго проводил его до двери и учтиво попрощался. Этот человек вызывал у него какое-то смешанное чувство уважения и неприятия. Диго не мог объяснить, в чем причина этого, — он всегда ценил в человеке, прежде всего качества хорошего солдата и бойца (а этого у Эолабара было в избытке), но в то же время его поведение, скользящие движения и змеинообразный облик вызывали у него ощущение соприкосновения с чем-то чуждым, возможно, даже нечеловеческим.

Хват впервые в жизни чувствовал себя смертельно усталым. Это была не усталость человека, проведшего день в седле или сражавшегося без отдыха, — к ней он привык, и она вызывала у него лишь приятную расслабленность. Теперь же ему казалось, что он тратил волю, и его поступками управляет кто-то другой. Постоянно хотелось спать, но сон не приноил облегчения — его преследовали странные сны, стирающиеся из памяти после пробуждения. Долгое время он жил с единственной мечтой — отомстить за своего родича Керим-Шаха, в смерти которого он винил Конана. Много усилий приложил он, чтобы проследить путь варвара от Химелийских rpp до аквилонского престола. Туранец отрекся от имени своего рода и теперь уже даже не мог вспомнить его. Годами он учился фехтованию у лучшего мастера в мире и добился того, что Розиль Великолепный назвал его своим лучшим учеником. Когда король Ездигерд повелел ему отправиться в пеллийское герцогство, он был счастлив, как никогда в жизни: наконец-то ему представилась возможность скрестить клинки с Конаном или хотя бы с его сыном.