Гай Кей - Тигана

Она лежала застывшая, потеряв надежду на сон, и понимала, что ощущаемый ею холод идет гораздо больше изнутри, чем снаружи. Где-то во дворце, она знала, палачи занимаются Каменей ди Кьярой, который пытался убить тирана и освободить свою страну. Который сделал это, зная, что умрет и как умрет.

Даже сейчас они у него, причиняют ему точно отмеренную боль. Испытывая профессиональную гордость от своего мастерства, ломают по одному его пальцы, запястья и руки. Пальцы на ногах, лодыжки и голени. Они будут делать это осторожно, даже нежно, старательно следя за биением его сердца, чтобы потом, сломав ему спину, что всегда оставляли напоследок, его еще можно было живым привязать к колесу и оставить на площади в гавани умирать на глазах у его народа.

Она никогда не представляла себе, что в сердце у Камены столько мужества и столько страсти. Она презирала его как позера, который носит трехслойные плащи, мелкого, пошлого художника, стремящегося возвыситься при дворе.

Но не теперь. Вчерашний день заставил ее по-новому взглянуть на него. Теперь, когда он совершил свой поступок, когда его тело отдано палачам, а потом колесу, перед ней встал вопрос, который больше невозможно скрывать в глубине души, как и воспоминания о Баэрде. Только не сегодня ночью, когда она так беззащитна и не может уснуть.

«Как она выглядит после поступка Камены?» — эта мысль вонзалась клинком в ее сердце, подобно зимнему ветру.

Во что этот поступок превращает тот давний крестовый поход, который шестнадцатилетняя девочка столь гордо объявила в ту ночь, когда ушел ее брат? В ту ночь, когда он увидел ризелку при лунном свете у моря и отправился на поиски принца.

Она знала ответы. Разумеется, знала. Знала, как ее следует называть. Эти названия она заслужила здесь, на острове. Они жгли, как прокисшее вино обжигает рану. Дианора пылала внутри, несмотря на дрожь, и снова пыталась обуздать свое сердце и начать смертельно трудное, еще никогда ей не удававшееся путешествие обратно, в собственные владения, из той комнаты в дальнем крыле дворца, где обитал король Играта.

Однако эта ночь была иной. Что-то изменилось в эту ночь из-за случившегося, из-за невозможности изменить то, что она сама сделала в Зале аудиенций. Признавая это, пытаясь с этим справиться, Дианора начала ощущать, словно очень издалека, медленный, болезненный уход своего сердца от пламени любви. Возвращение к памяти о другом пламени, у себя дома. О горящих полях, горящем городе, подожженном дворце.

Конечно, в этом не было утешения. Нигде не было утешения. Только безжалостное напоминание о том, кто она и зачем здесь.

Лежа неподвижно в темноте ночи Поста, когда двери и окна в домах закрыты, чтобы не впустить умерших и колдовские чары с полей, Дианора тихо повторяла себе старинное стихотворение-предсказание:

Коль один мужчина ризелку узрит,Его жизнь крутой поворот совершит.Коли двое мужчин ризелку узрят,Одному из них смертью боги грозят.Коли трое мужчин ризелку узрят,Одного из них боги благословят,Жизнь другого крутой поворот совершит,А третьему гибелью боги грозят.Коли женщина ризелку узрит,Станет ясен ей путь, что она совершит.Коль две женщины ризелку узрят,Одна из них дитя понесет.Коль три женщины ризелку узрят,Одной станет ясен в грядущее путь,Вторая из них дитя понесет,А третью боги благословят.

— Утром, — сказала себе Дианора среди холода, огня и тысячи смятений в сердце. — Утром это начнется так, как должно было начаться и закончиться давным-давно.

Боги Триады знают, каким горьким, каким невозможным казался ей любой выбор. Какой слабой и призрачной была ее мечта в этих стенах все исправить для всех. Но в одной истине она сейчас, наконец, обрела уверенность: ей необходима была хоть какая-то ясность на извилистых дорогах того предательства, в которое, кажется, превратилась ее жизнь, и она из собственных уст Брандина узнала, какой путь открывается перед ней.

Утром она начнет.

А до тех пор она может лежать тут, без сна и в одиночестве, как в ту, другую ночь дома, столько лет назад, и может вспоминать.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

УГОЛЕК К УГОЛЬКУ

9

В овраге у дороги было холодно. Между ними и воротами поместья Ньеволе стоял ряд редких берез, но даже они не защищали от резких, как удар кинжала, порывов ветра.

Вчера выпал снег, редкое явление в этих далеких северных краях даже в середине зимы. Ночь, когда они ехали из Феррата, была белой и студеной, но Алессан все равно не соглашался скакать помедленнее. К концу ночи он стал более молчаливым, а Баэрд и в лучшие времена говорил мало. Дэвин проглотил свои вопросы и сосредоточился на том, чтобы не отставать.

Они пересекли границу Астибара в темноте и приехали к землям Ньеволе, едва рассвело. Трое спутников привязали коней в роще, примерно в полумиле к юго-западу, и пешком добрались до этого оврага. Иногда на протяжении утра Дэвин начинал дремать. Когда взошло солнце, заснеженная местность вокруг показалась ему странной, свежей и прекрасной, но ближе к середине дня над головой стали собираться тяжелые серые тучи, и сейчас было просто холодно и совсем не красиво. Снова прошел короткий снегопад, примерно с час назад.

Когда Дэвин услыхал приближающийся сквозь серую мглу топот копыт, он понял, что Триада на этот раз повернулась к ним лицом. Или же что богини и бог решили дать им возможность совершить нечто фатально опрометчивое. Он изо всех сил вжался в мокрую землю оврага. Подумал о Катриане и герцоге, оставшихся в тепле и уюте в Феррате, вместе с Тачио.

Отряд примерно из дюжины барбадиорских наемников материализовался на фоне серого пейзажа. Они оживленно смеялись и громко пели. Дыхание коней и людей на холоде вылетало белыми облачками пара. Распластавшись в овраге, Дэвин смотрел, как они проехали мимо. Он слышал рядом с собой тихое дыхание Баэрда. Барбадиоры остановились у ворот бывшего поместья семейства Ньеволе. Конечно, теперь оно ему не принадлежало после осенних конфискаций.

Командир отряда спешился и подошел к запертым воротам. Под смех и шутки своих людей он торжественно отпер железные ворота двумя ключами на затейливой цепочке.

— Первая рота, — прошептал Алессан. Это были его первые слова за несколько часов. — Он выбрал Каралиуса. Сандре так и говорил.

Они наблюдали, как распахнулись ворота, как солдаты въехали во двор. Последний запер за собой ворота.

Баэрд и Алессан подождали еще несколько минут, потом встали. Дэвин тоже встал и поморщился — у него занемело все тело.