Эндрю Николл - Добрый мэр

— Езжай на свои, черт побери!

— Что?

— Не смей рыться в моих карманах, вот что! Не смей поступать так с мужчиной. Имей уважение!

Агата начала злиться. Она немножко испугалась этого и попыталась успокоиться.

— Гектор, я не роюсь в твоих карманах. Мне просто нужны деньги на трамвай.

— У меня их нет.

— Но я вчера отдала тебе все мои деньги!

— А я их потратил, и теперь тебе придется раздобыть еще. И куда больше.

В его голосе было что-то такое, что заставило Агату быть поосторожней с ответом.

— Не понимаю, — сказала она.

Гектор снова откинулся на подушку.

— Не понимаю, ах, не понимаю! — нараспев произнес он с идиотской плаксивой интонацией. — Что ж, я объясню — так, что даже ты поймешь.

Он отбросил одеяло и пошел к Агате.

Увидев, как он движется, Агата снова, как в первый раз, почувствовала, что по коже бегут мурашки, но этот раз ей стало немного не по себе. Когда он подошел к ней и протянул руку, чтобы снять брюки с крючка, она помимо своей воли вжалась в угол у раковины.

Карманы брюк были набиты мелочью — сдачей после вечера в «Трех коронах». Гектор набрал пригоршню монет и злобным движением сунул их в руку Агате.

— Вот, пожалуйста! Еще? — И он снова сделал то же самое, так что монетки посыпались у Агаты между пальцев.

Она высыпала деньги на стол.

— Гектор, только на трамвай — больше мне не нужно, — сказала она и стала отсчитывать требующуюся сумму.

— А вот мне — нужно. Нужно больше! Мне нужны деньги на холсты и краски, а кроме того, мужчина должен иметь возможность угостить друзей кружкой пива. Или это теперь запрещено? А?

— Нет, Гектор, конечно, не запрещено!

— Ну и все тогда.

Гектор по-прежнему стоял у двери, голый, с брюками в руках, и Агата скорее проторчала бы весь день у стола, чем осмелилась пройти мимо него на улицу.

Наконец, после нескольких минут тишины, Гектор натянул брюки.

— Я пойду, — сказала Агата.

— Иди.

Агата убедила себя, что в этом единственном слове были скрыты целые страницы смущенных извинений — словно он пришел в себя после попойки, отягощенный смутными воспоминаниями о каком-то постыдном происшествии. Гектор отступил в сторону и даже открыл ей дверь, опустив глаза, будто поставленный в угол мальчик.

Агата надела пальто, подхватила сумочку и поспешила на улицу.

— Подожди!

Ее сердце упало.

— Ты меня не поцелуешь?

Она повернулась.

— Конечно, поцелую.

И она поцеловала его.

— Как следует!

Она поцеловала его еще раз, прямо на пороге. Его рот отдавал желчью, похмельем и нечищеными зубами, от него пахло пивом, табачным дымом, потом и мужчиной, и ей хотелось его все больше и больше, пока он не отодвинул ее от себя, сказав:

— Иди. Уходи на работу — или возвращайся в постель.

— На работу. За деньгами для картин.

Всю дорогу до Ратуши его вкус оставался у Агаты во рту. Она отыскала его на кончике языка, проследила все его следы и задумалась, почему испугалась Гектора. Она никогда за все годы замужества не боялась Стопака, и даже представить себе не могла, чтобы ее могло испугать что-либо в Тибо Кровиче. А вот Гектор ее пугал. Было в нем что-то такое… Наверное, дело в том, что он — мужчина, настоящий мужчина. Она никогда прежде не знала таких мужчин. И в то же время — мальчик. Маленький мальчик, которому стыдно признаться в своем проступке и рассказать, зачем ему нужны деньги. «Глупый мальчик», — подумала она. Она оплатит все его штрафы, сделает это с радостью, и ему даже не нужно будет говорить спасибо. Она будет вознаграждена уже одним сознанием того, что помогла ему.

Агата продолжала улыбаться, даже когда входила в Ратушу. На столе уже лежала утренняя почта — груда одинаковых конвертов, адресованных мэру, серый картонный пакет от секретаря Городского Совета, две заявки на подряд на починку крыши скотобойни, а под всем этим листок бумаги с почерком мэра, положенный на стол еще до того, как пришел посыльный. Тибо писал: «На дверях „Золотого ангела“ висит записка: „Заведение закрыто в связи с тяжелой утратой“. Пожалуйста, узнайте, что произошло и не можем ли мы чем-нибудь помочь. К.».

~~~

За три года в «Золотом ангеле» многое изменилось. Маленькая свадебная фотография в потертой рамке, некогда стоявшая на столике в комнате Мамы Чезаре, теперь занимает почетное место на стене зала. Выше в золоченой нарядной раме висит фотография побольше, на ней — подозрительно черноволосый мужчина средних лет и темноглазая женщина в пышном платье. Это Чезаре и Мария, его жена. Мария намного младше мужа. Каждый день она кормит его спагетти и каждую ночь говорит ему, что ей нравится в Доте, хотя здесь холодно и родина далеко.

Мария — не единственное новое лицо в «Золотом ангеле». Теперь здесь есть маленький Чезаре, который уже почти научился вылезать из своей колыбели — и это хорошо, потому что вскоре у него появится сестренка, маленькая Мария. И еще в «Золотом ангеле» теперь работают братья Марии, Луиджи и Беппо. Однажды, заглянув в пересохший колодец на своей ферме, где из скота осталась пара коз, они решили, что место официанта в далекой кофейне нового зятя — совсем неплохой вариант.

Чезаре был поражен, узнав, что в старой стране его почитают за миллионера, однако семья есть семья, и если прибытие братьев обрадует Марию, то и он будет счастлив.

Но счастья не получилось. Луиджи и Беппо ненавидели друг друга, и в ненависти своей доходили до буйства. Вовсе не таких людей хотелось бы Чезаре видеть стоящими, подобно швейцарским гвардейцам, на страже его кофейного Ватикана. Они вечно переругивались через весь зал, и сколько бы Чезаре не испепелял их взглядом, не унимались. Иногда — слава богу, Мама не дожила до такого позора, — ему приходилось выходить из-за стойки и словесно — словесно! — приказывать им замолчать. Но помогало это ненадолго. Вскоре они снова начинали шипеть и брызгать слюной, словно готовые подраться коты, или начинали обмениваться гнусными жестами, смысла которых, к счастью, не понимали мирные, никогда не бывавшие в южных странах жители Дота.

— Так не пойдет, — сказал Чезаре Марии.

— Отправь одного из них ко мне на кухню. Скажи, что это повышение.

На следующее утро Чезаре похлопал Луиджи по плечу и сказал:

— У меня для тебя хорошее известие: повышение. Отправляйся на кухню к Марии. Плата та же.

Но это была ошибка. Мария всегда больше любила Луиджи, и Беппо об этом знал. Еще в раннем детстве, когда Беппо уходил из дому ловить ящериц, или смотреть, как взрослые закалывают свинью, или швырять камни в птичек, Луиджи всегда оставался дома и вместе с Марией мастерил из тряпок кукол, собирал в саду цветы и хихикал над всякими глупостями. И теперь Беппо воспринял мнимое повышение брата как еще один знак нерасположения. Теперь у них будет время перемывать ему на кухне косточки.