Юрий Нестеренко - Крылья

Я еще не решила, кого из моих подопечных взять с собой, и выходила в море то с теми, то с другими. Кажется, не всем им нравилось, что акцент наших занятий сменился с фехтования на мореходство, но желающих дезертировать не нашлось, хотя я и не стала бы никого принуждать. Мы по-прежнему много разговаривали, отдыхая после упражнений и потом, теплыми тропическими вечерами, причем в этих беседах звучало все больше ранайских слов. Первоначально я думала лишь о том, чтобы команда туземцев помогла мне довести корабль до какого-нибудь колониального порта, где я бы села на корабль, идущий в сторону Гантру, а нгарэйху отправились бы в обратный путь. Признаться, я не очень задумывалась, насколько сложнее им будет найти свой остров, чем мне — материк. Мысли о том, что их предки доплыли сюда вообще на веслах — во всяком случае, о парусах в племени не сохранилось даже смутных воспоминаний, — было достаточно, чтобы я до поры отгоняла от себя эту проблему. Но по мере того, как мы отваживались все дальше отходить от берега в своих тренировочных заплывах, я все чаще задумывалась, насколько мизерны их шансы найти дорогу домой от самого Йертаншехе. Пожалуй, шансов добраться до острова было не больше, чем у меня самой, когда я оказалась в воде после гибели «Звезды тропиков».

Но во время наших бесед, когда я замечала, как быстро схватывают новое самые способные из туземной молодежи, у меня возникла другая идея. А нужно ли им вообще возвращаться? Было бы жалко, если бы знания из области математики, физики, истории, ранайского языка, бесполезные при образе жизни островитян, так и забылись через несколько лет. Вот бы отправить этих ребят учиться в метрополию…

В колониях им, конечно, делать нечего — там туземец может в лучшем случае рассчитывать на участь поденщика, а в худшем и вовсе раба. Но в Ранайе имеются туземные диаспоры, образовавшиеся после того, как два столетия назад в метрополии отменили рабство, совсем, впрочем, небольшие. В те годы колонизация только начиналась, с севера успели привезти мало невольников; большинство ранайских рабов были родом из самой Ранайи или других стран Инйалгдара. Они помогут своим…

Тогда мне и в голову не пришло, что ранайские потомки северных туземцев принадлежат к совсем другим племенам, и нгарэйху для них не более свои, чем для меня гантрусы или живущие на юго-востоке Инйалгдара шакабары. Впрочем, среди аньйо чужой расы представители разных племен, наверное, все же чувствуют себя ближе друг к другу, чем у себя на исторической родине.

Однако для того, чтобы отправить их на корабле в Ранайу и дать возможность обустроиться на новом месте, нужны деньги, а с этим наблюдались серьезные проблемы. Помимо почти бесполезного желтого металла, в моем распоряжении были гантруские векселя, но мне доводилось читать, что в колониях признают только наличные, а если колония, куда мы доберемся, будет не гантруской, на эти бумажки тем более никто и смотреть не станет. Еще у меня имелось несколько серебряных монет, найденных под ритуальным деревом, но там не набралось бы и двух десятков йонков. Хотя на «Звезде тропиков» плыли в основном торговцы, такая скудость добычи меня не удивила: бриг затонул слишком быстро, и аньйо, первыми попрыгавшие в шлюпку, думали о спасении своей жизни, а не финансов. Если бы хоть был сезон для плодов кура, их можно было бы взять с собой и продать, но до сезона, как я узнала от туземцев, оставалось еще почти пять месяцев, да и все равно, учитывая малую вместимость нашего суденышка, много мы бы на этом не заработали.

В общем, это была проблема. Тем не менее я продолжала реализовывать свой план и сместила акцент в своих рассказах на географию, так что скоро мои подопечные уже мечтали побывать за морем и увидеть удивительные страны, где строят каменные хижины высотой в несколько этажей. Побывать в селении, именуемом «город», где может жить больше десяти тысяч аньйо (нгарэйху, не учившиеся у меня, и чисел-то таких представить не могли), зверей не только едят, но и запрягают в ездящие по земле лодки, а цепные птицы сторожат дома. Представьте себе, им даже захотелось увидеть, что такое зима и снег — вот уж воистину не понимают аньйо своего счастья.

Непогода, пришедшая с севера, вынудила нас прервать мореходные упражнения. Три дня бушевал шторм, даже более сильный, чем тот, что выбросил меня на остров за три месяца до этого. Сидя на краю джунглей, мы смотрели, как огромные волны, грязно-бурые от взбаламученного песка, с грохотом рушатся на берег, и жадные языки кипящей пены вытягиваются через весь пляж, норовя облизать стволы крайних пальм, а потом бессильно откатываются обратно, сталкиваясь по пути с пеной пришедшей следом волны и вспухая бурунами. Буро-зеленые мочалки высыхающих водорослей обозначали границу, до которой доставала вода. Иногда волна выносила на пляж какой-нибудь предмет: большую дохлую рыбину, или пальмовый орех, или даже целый ствол пальмы. Как правило, следующая волна утаскивала это обратно. Я подумала, как было бы здорово, если бы шторм выбросил на берег сундук с сокровищами затонувшего корабля — хотя бы и того, что взорвался здесь пятнадцать лет назад, ведь были же там, наверное, какие-то деньги в капитанской каюте. Но, конечно, подобные мечты сбываются только в сказках.

О том, что будет с нами, если такая буря застанет нас посреди океана, и думать не хотелось. Наверняка мое суденышко или рассыплется, или перевернется. Правда, с прошлого шторма прошло три месяца, а я рассчитываю лишь на двухдекадное плавание, но где гарантия, что следующая буря заставит себя ждать столь же долго?

В бурлящей пене мелькнуло длинное, в пару локтей, темное тело очередной рыбины. Лежа среди обтекающих ее пузырчатых потоков, она вдруг вяло приподняла тяжелый хвост и шлепнула им по воде. Живая!

— Я ее достану! — вскочил с места Нэн и побежал прямо навстречу волнам.

— Стой, стой! — крикнули одновременно и я, и несколько нгарэйху, но его было не остановить. Разбрызгивая пену, он помчался через залитый волной пляж и добежал до рыбы как раз в тот момент, когда обрушился очередной вал. Нэн даже успел подхватить свою добычу (весившую, наверное, фунтов под сорок) и повернуться к нам, прижимая ее к груди. Рыба меланхолично открыла зубастый рот, куда явно не следовало класть палец. Но тут сплошная стена клокочущей пены, налетев сзади, сбила Нэна с ног. Кто-то вскрикнул, многие, включая меня, вскочили; опасность, что его унесет в море, была нешуточной.

Несколько секунд в пене не было ничего видно, но затем в воздухе мелькнула рука, потом нога, и вот мокрый Нэн поднялся на четвереньки уже заметно ближе к нам. Пена, откатываясь назад, вскипала белыми валиками вокруг его рук и коленей. Свою добычу он потерял. Встав на ноги, он поспешил к нам — сверкая зубами в улыбке, несмотря на неудачу.