Марк Хелприн - Зимняя сказка

Кожа кресла оказалась на удивление мягкой и приятной на ощупь. Разгоряченный недавней пробежкой, Хардести снял с себя тулуп и положил его вместе с рюкзаком возле окна.

Темно-красные и черные стены клубного вагона были освещены красноватым светом ламп, который едва заметно помигивал в такт стуку вагонных колес. Лица игравших в карты седовласых стариков в темных костюмах казались светящимися белыми масками, плывущими над темной сценой. Светились и сами карты, с которых на игроков взирали улыбающиеся, как Чеширские коты, короли, дамы и валеты.

– Джин с тоником? – предложил Козад.

– Нет-нет, спасибо, – отказался Хардести. – Я не пью спиртного.

– Тогда что же?

– Пожалуй, чай.

Козад заказал чай, который подавался здесь в посеребренных кружках столетней давности.

– В карты-то ты играешь?

– Честно говоря, нет, – признался Хардести. – Но вовсе не из религиозных соображений…

Его соседи несказанно изумились тому, что ковбой из прерий, едущий в клубном вагоне, не умеет играть в карты.

– Молодой человек, – покачал головой Козад, – в покер не умеют играть только пятилетние дети. Уж не хочешь ли ты нас провести?

– Нет, сэр, – ответил Хардести. – Дело в том, что мне доводилось играть в карты всего несколько раз…

– Ага, выходит, ты все-таки в них играл?

Хардести пожал плечами.

– В основном в рыбу. Это игра такая – «рыба» называется.

– Рыба, говоришь?

– Да.

– Никогда о такой игре не слыхал! Может быть, тебе и в стад с семью картами играть доводилось?

– Скорее всего, доводилось, – ответил Хардести и тут же добавил с улыбкой: – В любом случае, если я чего-то не буду знать, вы меня научите, верно?

Козад принялся нервно постукивать пальцами по обтянутому зеленой кожей столу.

– На шулера ты вроде бы не похож… В любом случае, это не так уж и важно, поскольку нас – меня, Лоусона и Джорджа – здесь боятся все. Мы отлавливаем молодых круторогих баранов с папиными деньжатами, которые считают, что они смогут заткнуть за пояс всех и каждого. В этом поезде таких баранов не оказалось. Судя по всему, ты тоже не принадлежишь к их числу. Тем не менее мы хотим, чтобы ты составил нам компанию.

– У меня всего двести шестьдесят долларов, – ответил Хардести. – К тому же я еще не купил себе билет.

– Ну что, Коу, выпустим теленка на ринг? – усмехнулся Лоусон.

– Честно говоря, я не понимаю, что вы хотите этим сказать.

– Что хочу, то и говорю. В любом случае ты не останешься в накладе. Мы скинемся тебе на ставки. Если и проиграешь, ничего не потеряешь, верно? Если выиграешь, вернешь нам эти деньги, а все остальное оставишь себе. Именно так мы учили играть в карты своих детей.

После десяти минут разминочной игры с пятью картами на больше-меньше они субсидировали Хардести десять тысяч долларов. Поскольку Хардести был сыном Витторио Марратты, эта сумма не произвела на него особого впечатления, что тут же заставило его партнеров насторожиться. Впрочем, они знали наперечет всех более или менее приличных игроков континента и были бы благодарны судьбе, если б встретили на своем пути достойного соперника, о существовании которого тут же узнала бы вся Америка.

– Ладно, – сказал Козад. – Что есть, то есть, а чего нет, того и не будет, верно? Вот уже и снежок посыпал. Пора растапливать печурку. Игру закончим на пятой миле к западу от Сент-Луиса. Предельная сумма на перегоне Денвер-Сент-Луис составляет девяносто тысяч. Кто сдает, тот платит за стол и за выпивку. Тяните карты.

Люди привыкли считать картежников бездельниками, однако ни один из них не согласился бы целую ночь напролет играть в карты в поезде, идущем из Денвера в Сент-Луис. И действительно, это удовольствие они сочли бы более чем сомнительным, тем более что мерный стук колес поезда, несущегося по снежной равнине под завывание арктических ветров, и библиотечная тишина клубного вагона отнюдь не способствовали этому занятию. Мало того, засни где-нибудь в Небраске стрелочник, и поезд тут же рухнул бы с пятидесятифутовой насыпи. Люди не испытывают особой любви к картежникам прежде всего потому, что те напоминают им об их собственной любви к картам. Потому-то они и отказывают им в состоятельности и не считают игру в карты работой. Тем не менее это именно работа, и работа настолько тяжелая, что ее можно сравнить разве что с трудом рудокопов. Хардести понял это едва ли не сразу.

Мало того что у него заболело горло и заныли мышцы. Ему стало казаться, что голову его прилаживал к телу пьяный вестготский механик. И тем не менее Хардести понимал, что он делает именно то, что ему и надлежало делать, и не потому, что Козад с его бородой патриарха и добрыми глазами удивительно походил на покойного синьора Марратту, а Хардести постоянно выигрывал (а он действительно выигрывал). Просто-напросто впервые за долгое-долгое время он решил полностью довериться судьбе. Время от времени он выглядывал в окно, желая полюбоваться суровой красотой прерий, но не видел за ним ничего, кроме снежных вихрей. Он взмок от немыслимой жары, противников же его – пусть на них и были надеты толстые вязаные жилеты – стало познабливать.

Эти завсегдатаи клубных вагонов быстро отыграли у него четыре тысячи долларов, однако после этого, несмотря на неимоверную усталость, он стал выигрывать у них партию за партией.

– Что старше – четыре карты одного достоинства или флеш? – то и дело переспрашивал Хардести у своих партнеров, которые безнадежно проигрывали ему, поскольку считали, что он постоянно блефует. Он же и не думал блефовать – он просто выигрывал, если и не так, то эдак.

– Бывает же такое, – буркнул Козад на следующее утро, когда они подъехали к указателю, находившемуся в пяти милях западнее Сент-Луиса. Хардести попытался было отдать сходившим в Сент-Луисе старым картежникам весь свой выигрыш, но они категорически отказались брать у него деньги.

– Сходи-ка ты в банк и попроси, чтобы они выписали тебе чек на эту сумму, – проинструктировал его Козад. – Держать при себе такие деньги небезопасно. И еще. Считай, что тебе крупно повезло. Ты играешь в карты не лучше армадилла. Помни нашу доброту.

Попрощавшись с господином Козадом, Хардести зашел в банк, находившийся рядом со станцией, и, вернувшись оттуда, взял себе отдельное купе и, как и положено настоящему картежнику, наградил проводников щедрыми чаевыми.

Он принял душ, побрился и, приоткрыв окно, лег спать. Через несколько часов его разбудил яркий солнечный свет и холод. Не вылезая из-под одеяла, Хардести посмотрел на выглядывавший из кармана рубашки чек на семьдесят тысяч долларов банка «Харвестерс энд Плантерс» Сент-Луиса. В другом кармане рубашки лежало несколько тысяч долларов.