Александр Прозоров - Заклинатель
– Так ведь татары… – напомнил мужик, словно это должно было все объяснить.
– Дядя Звияга… – напомнила о себе девушка.
– Аксинья еще к тебе просится, княже. Друга моего дочка. С другом выселки рубили.
– Ладно, – кивнул Зверев, – поехали.
К вечеру обоз прикатился в ставку. Встречать попавшего в полон, а теперь чудесным образом вернувшегося князя – и не просто вернувшегося, а с добычей! – вышли многие. Однако от расспросов воздерживались.
Андрей спешился возле часовни Сергия Радонежского, перекрестился, вошел в шатер воеводы Хворостинина, коротко кивнул:
– Здравствуй, княже. Я к тебе доложиться приехал. Какой-то олух недели две назад татар за Суру пропустил. А они, с добычей возвращаясь, мне в спину ударили. Людей многих побили, в плен меня и боярина Трошина захватили.
– И где теперича те бояре, князь Андрей?
– В земле, конечно. Закопали мы их за Сурой, в трех днях пути.
– Не попустили, стало быть, басурман на землю русскую, – встав, перекрестился воевода.
– Как же не попустили, колы они выселки одни сожгли да несколько деревень разграбили?
– Страшно не когда пограбят, а когда назад вернутся, князь Андрей, сел обратно в кресло Хворостинин. – Коли вернутся да сказывать станут, как легко добро с нас получить – вот то и страшно. От таких разговоров беды и случаются. Из-за них в новые набеги казанцы сбираются. А коли ушел хан за Суру да назад не возвернулся – то иным наука. Не ходи к русским, нет у них легкой добычи. Не уберегли людишек – плохо. Но татар не упустили – хорошо. Благодарствую тебе за службу ратную, князь Сакульский. О доблести твоей государю обязательно отпишу. Бог даст, и кто татар прозевал, тоже прознаем. А ты поезжай, княже. Тяжкая тебе ныне служба досталась. Отдыхай.
С боярином Трошиным они расстались перед Муромом – оказались у него там какие-то хлопоты. Добычу поделили пополам. То есть каждый сперва забрал из табуна своих коней, из обоза – свою броню и оружие, а все остальное – пополам. Андрей подозревал, что его немного обманули: как воеводе, ему наверняка полагалась большая часть. Но насколько большая – он не знал, а торговаться не умел. Пока не научился. Хотя тут нравы лихие – еще и не то делать придется. Причем со всей серьезностью. Скромность в этом мире не в почете.
Дальше Зверев покатился один, с Шамшой, Звиягой и Аксиньей. Но они, разумеется, не в счет. Слуги. От Мурома до Москвы девять подвод грохотали одиннадцать дней. В столицу князь заезжать не стал, сразу повернул к Великим Лукам. Погода стояла неплохая: облачная, с частыми мелкими дождиками. И не жарко, и дорога почти не размокает, и для земли полезно – засуха в этом году не грозит. На восьмой день пути, аккурат в дождь, Зверев увидел несущихся навстречу всадников. Троица коней явно не жалела – но даже с заводными лошадей таким аллюром загнать можно за день. Андрей посторонился, чтобы не забрызгали, натянул поводья. Ему показалось в гонцах что-то знакомое. И лишь когда те пронеслись мимо, он сообразил:
– Пахом! Пахом, стой!!! Дядька, ты куда?! – Он уже собрался броситься в погоню, когда троица сбросила скорость, развернулась. Андрей помахал рукой: – Хоть бы поздоровались! Отец, Боже мой, тебя не узнать. Что с тобою?
Боярин подъехал ближе, подслеповато прищурился. Смахнул дождевые капли с лица – и кинулся вперед, сдавил, как медведя в объятиях:
– Сын! Сынок! Андрюшка! – Звереву даже показалось, что он всхлипнул. – Сын, живой… Откуда? – Он, наконец, оторвался, стряхнул воду с бороды, сжал его голову ладонями, вглядываясь в глаза: Цел? Ты как, цел? Откуда, как вырвался?
– Как обычно, – пожал плечами Андрей. – Побили татар да назад повернули.
– Погоди. – Боярин перевел взгляд па обоз, на идущий позади табун из полусотни лошадей. – Да ты, никак, с добычей?
– Ты же сам учил, отец! – удивился Зверев. – Положено брать, коли победил.
– Ах ты, сорванец… Ты хоть знаешь, что государь уже повелел двести рублей на твой выкуп из казны выплатить? И мы с матушкой собрали… Хотя чего теперь?
– Так. А царь-то откуда знает?
– Я, как в усадьбу скакал, заехал, через Кошкина передал. А государь, как узнал, повелел заплатить. Коли не хватит, я доплачу… А, да, – опять спохватился Василий Ярославович, – ни к чему ужо. Ты ныне сам с добычей. Как же удалось? Нет, молчи. Потом расскажешь. Эти люди кто? Я их не знаю. Нанял с обозом управиться?
– Ко мне под руку попросились. В плену были.
– Доброе дело, – кивнул боярин. – Так вот сделаем: Вторуша, обоз принимай, в усадьбу приведешь. Вот тебе серебро, коли нужда в чем возникнет. Остальные – на коней. Мать дома с ума сходит, надобно показать тебя скорее. Седлайтесь. Коней, вижу, у нас ныне вдосталь. Домчим быстро.
Они и вправду добрались до усадьбы всего за четыре дня, гордо въехали в ворота, и в этот раз Ольга Юрьевна впервые кинулась обнимать сперва его. Не просто обнимать, а целовать, прижимать к себе, снова целовать и плакать, тыкаясь в него мягким теплым носом.
– Мама, не нужно, – наконец «сломался» Зверев и обнял женщину. – Мама, все хорошо. Все хорошо, я вернулся. Я всегда буду возвращаться. Иначе ведь невозможно, мама. Ты видишь, я здесь. Все хорошо.
Наконец боярыня отступила – и тут уж совсем неожиданно в него вцепилась еще девчонка и тоже принялась слюняво целовать лицо:
– Вернулся, миленький, вернулся! Господи, вернулся мой хороший.
«Жена! – вспомнил Зверев. – Боже мой, я ведь женат! Совсем вылетело из головы».
– А вот и мы пришли братика старшего встретить! – приблизилась, держа укутанного в овчину младенца, холопка. – Ну-ка, посмотри, кто к нам приехал…
Дитятко никуда смотреть не собиралось – оно мирно посапывало, не обращая ни на кого внимания.
– Это кто? – не понял Зверев. – Кто это, матушка? Неужели…
Братик у тебя растет, Андрей, – виновато кашлянул Василий Ярославович. – Рази я тебе не сказывал? Богатырь, Трувором за голос прозвали. А крестили Ильей.
– Здорово! Значит, коли я пропаду, род Лисьиных уже не прервется.
– Я те дам – «пропаду», – наградил боярин князя звонким подзатыльником. – Ну милостью Божией, стол, мыслю, уже накрыт.
Как говорят в таких случаях сказки: и был пир с утра и до полуночи. Разумеется, с перерывом на баню. А после пира Андрей попал в жаркие объятия совсем молодой женщины, которая только что почти потеряла мужа, стала соломенной вдовой – а потом обрела его снова и на радостях напрочь забыла о том, как страшен плотский грех, о том, что думать нужно о Боге, а супруга отдавать дворовым девкам, и о прочей дури, которую ей вдалбливал прежний духовник.
Пришлось привыкать к новой жизни. Жена жила в его светелке. Жена спала в его постели. Жена разбирала и раскладывала его вещи, перемежая их со своими. Жена сидела рядом с ним за столом. Жена постоянно была рядом. По утрам через день она выходила посмотреть на его упражнения с оружием, и даже, когда они с отцом отправились поохотиться – увязалась следом! Полина не сводила с него глаз, при случае всегда норовила дотронуться до него, прижаться, поцеловать. Княгиня вела себя так, что можно было подумать, будто она в него влюбилась – а не исполняла всего лишь условия брачного договора.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});