Галина Гончарова - Средневековая история

И патер начал обходить всех сидящих, осеняя каждого знаком и вкладывая в рот что-то специальной длинной ложкой.

Лиля мысленно выругалась. Ладно. Один раз перетерпит. Вон у нас сколько идиотов мощи облизывает — все вроде как живы? Или просто никто заболевших не считал? Да и она в первом ряду. Так что ложку почти никто не облизал до нее.

Один раз она общественную ложку перетерпит. Постарается быть аккуратней.

Но взгляд патера и так вспыхнул изумлением, когда дело дошло до Лили.

— Дитя мое, я не видел вас раньше.

— Я…

— Задержитесь после службы, прошу вас…

А вас, Штирлиц, я попрошу остаться… Чтоб тебе пропасть, заразе!

Лиля покорно кивнула, осторожно сняла губами с ложки что-то белое, вроде несоленого творога, постаравшись не коснуться ее губами…. Противно.

Интересно, деньги с собой есть?

Есть. Девочки вчера не взяли, она так и положила кошелек. Есть…

Больше пары серебряных она на храм не пожертвует. Без базара!

Патер Лейдер был весьма интересным мужчиной. Высокий, темноволосый, чем-то напоминающий кардинала Ришелье. Того самого, в исполнении Ланового. Симпатичный.

Но Лиле никогда не нравились красавцы. А вот Лилиан Брокленд…

На миг Лиля позволила себе расслабиться. Улыбнулась тупой улыбкой. Тело привычно осенило себя знаком Альдоная.

— Благословите, светлый…

— Альдонай да осенит тебя своим крылом.

Лиля склонила голову. Официальная часть кончилась.

Теперь бы еще деловую не затягивать, потому что трактирщик с семейством ждали ее снаружи. Лиля попросила. А мужчина не стал спорить, понимая, что за знатную госпожу его в землю зароют. Можно было бы оставить одних крестьян. Но… лучше — больше свидетелей.

Чем-то патер Лиле не нравился.

Ладно. Кушать его и не требуется. Перетерпим.

— Дитя мое, я не видел вас раньше…

— Я недавно приехала и скоро уеду, — спокойно объяснила Лиля.

— я бы запомнил такую очаровательную женщину.

Лиля чуть на пол не села. Тушка в сто кило — очаровательная?

Что же тебе такого надо?

— Я только на ярмарку. И не могла оставить свою душу без очищающих обрядов, — Лиля усиленно хлопала ресницами.

— Ваше сиятельство…

— графиня Лилиан Элизабетта Мариэла Иртон.

— Я польщен нашим знакомством. Я — патер Симон Лейдер.

Лиля чуть склонила голову. А патера несло, как после селедки.

— Надолго ли такая очаровательная женщина задержится в нашем городе?

— Ненадолго.

— Но я надеюсь, вы будете посещать и ежедневную службу?

Лиля пожала плечами. Но промолчала. Пока…

— Благочестие — это очень важно для женщины.

Минут пять патер разливался, как он надеется в лице Лили обрести поддержку, как ему было приятно, когда он увидел очаровательную женщину в первых рядах…

Лиля молчала. Но когда патер попытался завладеть ее рукой — осторожно извлекла кисть из цепких пальцев.

Неужели?

А почему бы нет? Обет безбрачия тут начинается только с альдона[16]. А до того — сколько влезет. И с кем захочется. Даже претензий не будет. А личный духовник графини Иртон — это круче, чем патер захолустного городка, в который и ехать-то будут только ради ярмарки…

Лиля мило улыбнулась.

— Я разумеется, буду ходить на службу. Мой супруг будет рад моему благочестию…

Такой легкий намек. А не поймешь легкого — намекнем чем потяжелее…

Патер, кажется, не понял. Но побоялся. Джес Иртон — фигура была своеобразная. И рога ему наставлять — это мужество требуется.

Так что Лиля послушала еще минут пять уверений в преданности, посочувствовала Анне Австрийской — и откланялась. Вежливо намекнув на поручения, данные супругом. И мерзавца-управляющего…

Никому ничего поручить нельзя, вы же понимаете…

На улице ее ждали крестьяне — и мэр города.

— Ваше сиятельство…

— Достопочтенный Торий, — тут же оборвала его Лиля. — Я буду раду видеть вас у Хельке сегодня в полдень, вы не возражаете?

Мэр явно не возражал. Так что Лиля распрощалась — и отправилась в таверну.

Надо было поговорить с Али, поговорить с Лейфом — и отправляться к Хельке.

Соглашение-то они так в магистрате и не заверили… а хорошо бы, очень хорошо…

Ладно. Мэра купим. Марион укротили. Патер вроде бы тоже не должен палки в колеса совать.

Домой охота…

В Иртон… как там спокойно было! Только что углы отмывали…

В гостинице Лилю уже ждал злющий, как черт, Лейф. Ну да, графиня ушла, охрана лоханулась… куда ж еще-то?

Мало того, ночью еще и покушение было — пусть не на Лилю, но на человека, который находится под ее… защитой? Да, пожалуй… И Лейф это дело пролопоушил…

Сейчас двое охранников обтекали в буквальном смысле. Видимо, их круто помакали в бочку с водой. И Лиля им не сочувствовала. Вместо этого она вкратце рассказала Лейфу, кто и как опоил охрану — и отправилась к Али.

Там обстановка была не лучше. Лайла скорчилась в углу и выглядела, как побитый щенок. Алим Омар сверкал глазами на связанного племянника — они с Нилей валялись рядом с кроватью, обвязанные веревками в три слоя.

Али что-то говорил на своем языке. Явно нелицеприятное. Но при виде Лили он замолк — и тут же рассыпался в благодарностях — вперемешку на родном языке и языке Ативерны.

Лиля отмахнулась. Присела рядом. Пощупала лоб, проверила пульс…

— Надо сказать — сон пошел вам на пользу. Давайте я посмотрю рану…

Рана была отличная. Можно было снимать швы… вечером — или завтра?

Хоть бы и завтра. Все равно там немного, дальше процесс заживления лучше пойдет.

— Ваше сиятельство, как я могу отблагодарить вас?

— Ваше здоровье станет лучшей наградой. Я столько труда вложила, что сейчас просто не могу потерять больного…

Лиля улыбалась. Благодарность — вещь ценная, на баксы не меняем!

Али это тоже, кажется, понимал… и тоже улыбался.

— Ваше сиятельство я ваш вечный должник. Вы помогли мне найти змею в моем доме…

— Даже двух.

Глаза Омара сверкнули. Что они будут делать со «змеями» — Лиля уточнять не собиралась. Хотя и предполагала. Море — оно глубокое, а камни и мешки здесь в избытке. Дальше же…. Нет тела — нет дела. И вот не надо мне за гуманизм.

Покушение было?

Было!

А вот юристов тут, хвала богам, не водится. Не отмажут.

И вообще — рано ввели мораторий на смертную казнь. В чем-то Лиля была полностью согласна с незабвенным Иваном Васильевичем: «лукавый презлым заплатил за предобрейшее — смерти повинен…»

А гуманистов оставим за кадром. Не надо портить ими картину. Их бы убить пытались — визгу было бы — враз забыли бы про все на свете.