Андрей Буревой - Страж империи

– Ну как хочешь, – с прохладцей произнес Тимир и взялся писать необходимое разрешение.

Менее чем за четверть часа мы управились с самым главным. Усевшись в карету, мы покатили к Муркосу. Вернее, к первейшему кельмскому торговцу магическим оружием поехал только Роальд. Я же приказал извозчику остановиться у лавки Брауна, торгующего книгами и канцелярскими принадлежностями. Мне же еще кое-что обтяпать нужно. И потому я сказал Роальду:

– Ты давай Муркоса поднимай. А я сейчас у Брауна кое-что прикуплю и подойду.

– А что тебе у него надо? – удивленно посмотрел на меня Роальд.

– Кое-что надо, – уклончиво ответил я. И добавил, глядя, как хмурится десятник: – Поверь, я знаю, что делаю. Езжай буди Муркоса, а я мигом.

Спровадив Роальда, я, задрав голову, посмотрел на окна на втором этаже, что располагались прямо над лавкой. Увидев, что они светятся, поднялся на крыльцо и принялся тарабанить в дверь. Браун не спешил спускаться. Я от нетерпения едва не начал отколупывать с двери малость облупившийся лак, поблескивающий в свете уличных фонарей. Торговцу не мешало бы его подновить, а то ведь дойдет до того, что придут нехорошие люди и распишут фасад лавки хулительными словами. Тогда хочешь не хочешь, а придется приводить все в порядок, но выйдет уже дороже: магистратские засланцы-вредители церемониться не будут. Впрочем, необходимость поддерживать фасад здания в приличном состоянии – это не самая обременительная обязанность жителей центрального квартала.

От порчи имущества Брауна меня удержало лишь появление его самого. Торговец, позевывая, высунулся в окно и крикнул:

– Чего вам?

– Тьер Гудрим, спуститесь, пожалуйста! – попросил я и добавил, чуть понизив тон, дабы исключить возможные вопросы со стороны торговца: – Очень важное дело!

– Хорошо, сейчас спущусь, – приглядевшись ко мне и вроде бы узнав, кивнул Браун и прикрыл окно. Неплотно. До меня донеслись недовольные высказывания супруги торговца:

– Шляются по ночам, словно дня им мало…

Но сам торговец, открыв дверь, никакого недовольства не выказал. Просто спросил:

– Ну-с, и какая великая нужда привела вас ко мне, тьер, в неурочный час? – Он усмехнулся. – Неужели, как я, мучаетесь бессонницей и без интересной и познавательной книжицы не можете уснуть?

– Нет, – мотнул я головой. – Мне нужен лучший пергамент и первоклассные чернила.

– Эх, молодость, молодость, – с непонятным сожалением вздохнул тьер Гудрим. – «Очень важное дело». А потом будете себя до самой гробовой доски корить, что сочинили это злосчастное письмецо и отправили его своей зазнобе. Когда поймете, что лучше бы она не знала о ваших чувствах, а у ее отца в руках не оказалось неопровержимых улик вашей связи с его дочерью. – И махнул рукой: – Впрочем, что вам объяснять… Пойдемте.

Тьер Гудрим впустил меня в лавку и, взяв со стоящей у входа тумбы алхимический светильник, потряс. Масляными лампами торговец, похоже, опасался пользоваться. Слишком уж товар у него неогнестойкий. Но для наших надобностей хватило и бледно-голубого свечения, которое испускала запаянная в стекло алхимическая смесь.

– Мне нужен пергамент, – повторил я, когда торговец открыл большой шкаф, все полочки которого были заполнены аккуратными стопочками чистых листов бумаги.

– А зачем? – удивился тьер Гудрим. – Вот возьмите отличной мелованной бумаги. На ней не в пример лучше писать, чем на пергаменте. Да и цена у нее существенно ниже…

– Денег мне не жалко, – успокоил я торговца. – Главное, дайте то, что я прошу.

– Ну хорошо, – пожав плечами, сказал тьер Гудрим. Он открыл другой шкаф, поменьше первого. И заполнен он был не только пергаментом. Еще на полках лежало несколько стопок линованных учетных книг в крепких кожаных переплетах.

– И чернила, – сказал я, взяв пару пергаментных листов удивительно тонкой выделки.

– Может, лучше тарвинскую тушь? – предложил тьер Гудрим и пожевал губами. – Она, конечно, дорога. Но все благородные… – Прервавшись, торговец хмыкнул и продолжил: – И считающие себя таковыми… Предпочитают именно тавринскую тушь за ее исключительно черный цвет и стойкость к воздействию влаги.

– Давайте, – решил я. – И перо.

– Это будет стоить шесть серебряных, – предупредил торговец, добыв все потребное.

Я молча отсчитал нужную сумму и отдал за покупки. Хотя в другое время развернулся бы и ушел. Крохотная баночка туши, которой хватит от силы на пару страничек послания, стоит шесть серебряных ролдо! Ладно, я знал, что пергамент дорог и платить за него придется серебром. Но тушь!

– Позвольте, я займу ваш стол на несколько минут, – уняв свое возмущение, попросил я торговца и сунул ему еще один серебряный.

– Если хотите, я могу написать ваше послание под диктовку, – предложил тьер Гудрим. – У меня рука набита, так что не будет ни помарок, ни клякс. А то тарвинская тушь умения требует.

– Спасибо, я сам справлюсь, – отклонил я предложение тьера Гудрима.

Торговец, оставив на столе светильник, отошел к стеллажу с книгами, а я, усевшись, придвинул к себе пергамент и воззвал к нечисти поганой: «Бес, ты где?»

«Туточки я! – мгновенно возникнув передо мной, ответствовал рогатый, довольно скалясь. И забегал по столу. Пергамент в лапах помял, пятак свой любопытный в баночку с тушью засунул и снисходительно высказался по поводу моих приобретений: – Сойдет».

«Ну тогда давай диктуй, – велел я. – Только не самый идиотский ритуал призыва выбери! И пустое место в какой-нибудь фразе предусмотри, чтобы все выглядело так, будто там должно быть упомянуто истинное имя демона».

«Сделаем», – деловито проговорил бес и потер лапки.

Но ничего путного у меня не вышло. Тушь эта треклятая в сто раз хуже чернил. Растекается так, что невозможно и буквы нормально вывести.

«Вот же еще напасть!» – обозлился я.

«Давай лучше я все, что нужно, напишу, – тут же предложил бес. – А то так и не дождется нас золото».

Я недолго думая согласился. И бес не подвел. Пару слов вывел небрежно на испорченном мной листе, видимо, приноравливаясь, и, придвинув чистый пергамент, начал строчить с поразительной скоростью. Да не абы как, не какой-нибудь неряшливой обиходной прописью, а очень сложным в освоении полным старомирным шрифтом, каллиграфически точным и выверенным. И ни одного хвостика или завитушки не упустил. Меня даже зависть взяла.

У тавринской туши есть еще одно несомненное достоинство. Сохнет она моментально. Похоже, жидкая основа в ней – какое-то быстро испаряющееся вещество, тот же спиритус.

Исписанный пергамент я скрутил в трубку и забрал с собой. Испорченный оставил на столе. Может, торговец очистит и перепродаст кому-нибудь подешевле. Или выкинет. Поблагодарив напоследок тьера Гудрима, я поспешил к дому Муркоса. Хотя идти тут всего ничего, от силы триста ярдов.