Превзойти себя самого. Том 1 (СИ) - Эльза Фа
Ещё одной странностью сереброволосого бессмертного, которую не могла понять Цайхуа, была его привычка просить для кота отдельную комнату, когда они останавливались на постоялом дворе. Сам же учитель заказывал чай на двоих и, пожелав им с Чэньсином всего, чего можно, вместо общепринятого «спокойной ночи», закрывался на ключ.
С Чэньсином же, вопреки первоначальным опасениям, взаимодействовать оказалось достаточно просто. А если быть точнее — не приходилось вообще. В повозке он, отодвинувшись от Цайхуа как можно дальше, обычно спал или с грустным выражением лица созерцал меняющийся за окном пейзаж. Цайхуа успела привыкнуть к парню и, решив последовать совету Юцин, сделала пару попыток разговорить его. Однако Чэньсин всегда упорно молчал. К концу поездки, раздраженная то ли его к ней безразличием, то ли опротивевшей скукой, она выдала в отношении просветлённого гневную речь:
— Ты что, только когда выпьешь, общительным становишься? Как можно быть таким унылым? Посмотри на себя, да на твоём лице собрались все тучи этого мира. Увидит кто — всю радость жизни растеряет.
Чэньсин промолчал и на этот раз. Пропустив мимо ушей все слова девушки, он продолжил недвижно сидеть со скрещенными на груди руками.
Не получив никакого ответа, Лу Цайхуа разозлилась сильнее. Точно в огонь плеснули щедрую порцию масла. Адское пламя охватило сознание, рождая в нём всего одно желание: несмотря ни на что заставить Чэньсина ответить. И пожалеть о своём к ней отношении.
Поддавшись порыву, она выдала первое, что ей пришло в голову:
— И сколько можно убиваться по старому наставнику? Очнись, твой нынешний наставник не менее прекрасен. Пока ты держишься за прошлое, новая жизнь не начнётся и ничего не изменится. Прекращай мучить себя и других!
Поймав на себе взгляд Чэньсина, испепеляющий и вместе с тем очень болезненный, Цайхуа поняла, что слегка переборщила с упрёками. Однако её возмущение достигло предела. Все нормы и правила потеряли значение, внутри, на углях бесстрашия, продолжало танцевать и разгораться сильнее то самое пламя. В конце концов, она ведь не страдает из-за потери родителей! А он, притом, что старше её на несколько лет, ведёт себя, как маленький мальчик.
Цайхуа уже приготовилась к схватке: словесной ли, рукопашной — не так уж и важно. Однако весь её пыл был остужен холодным и тихим, как осенняя морось, словом…
— Отстань.
Отвернувшись, Чэньсин продолжил наблюдать за сменяющими друг друга деревьями. Такими же однотипными, как каждый из дней его жизни.
В какой-то степени он понимал возмущение Лу Цайхуа. Просветлённый и сам не хотел продолжать хвататься за прошлое, но всякий раз, когда он позволял себе хоть немного расслабиться, в груди разливалось горькое чувство вины. Чэньсин не мог себе разрешить улыбаться, пока самый близкий его человек был обречён на страдания.
Возможно, он отпустил бы его, если б Лао Тяньшу не оставил намёков на своё возвращение. В то, что душа бессмертного была заточена в мече, который и отнял его жизнь, Чэньсин перестал верить давно. Смерть наставника была покрыта таинственной дымкой, которую юноша был не в силах развеять, но кое-что всё же оставалось ясным, как день: Лао Тяньшу что-то придумал, нашёл способ вернуться к нему. Иначе бы не позволил себе так рисковать.
Чэньсин не мог объяснить отчётливое, никогда не покидавшее его ощущение своей связи с наставником — для этого ему не доставало некоего ключевого знания — он просто чувствовал, что до тех пор, пока жив он сам, Тяньшу не исчезнет, не бросит его одного. Иногда, когда он с головой уходил в размышления об их совместном прошлом, Чэньсину начинало казаться, что он сходит с ума и страдает от раздвоения личности. Тем не менее, все факты продолжали указывать: Тяньшу ещё даст о себе знать. А если это случится — нет смысла начинать новую жизнь и связывать себя с другими людьми.
Словно прочитав его мысли, учитель Чжао оторвался от книги и рассмеялся.
— Не достоин я зваться наставником.
Он положил локоть на оконный проём и, подперев подбородок ладонью, продолжил с грустной улыбкой:
— Не знаю, кто его наставлял, но, похоже, этот бессмертный навечно остался жить в его сердце. Мне там не место. Да и смирился я с тем, что собственный ученик меня никогда не признает.
Взгляд глаз, цвета вечернего неба, устремился к проносящемуся за окном пейзажу. На щеках мужчины проступили едва заметные ямочки, придавшие его лицу юношеское очарование, и вся его аура будто стала теплее. Но это тепло, окутавшее всех сидящих в повозке, несло в себе ощутимый оттенок печали.
Почему-то только сегодня Лу Цайхуа обратила внимание, как красив Лунху Чжао. Несмотря на свой истинный возраст, внешне он оставался привлекательным молодым просветлённым. Свободный, как шаловливый утренний ветер, с неизменным румянцем на вдохновлённом лице, он завораживал своей непредсказуемостью и простым отношением к жизни. Он жил здесь и сейчас, не заботясь о том, что подумают и скажут о нём посторонние.
Луч солнца, заглянувший в повозку, запутался в серебре длинных волос учителя Чжао. Он никогда не убирал их даже в простую причёску. Словно тем самым давал миру понять: «Я живу по своим собственным правилам».
Скользнув взглядом по его белоснежной руке, Лу Цайхуа на миг задержала дыхание. Алый рукав съехал вниз, обнажил запястье мужчины с надетым на него знакомым браслетом. Прозрачные бусины с заточёнными в них лепестками магнолии. Подарок Шанъяо.
Растерянная от неожиданности Лу Цайхуа отвернулась. В конце концов, поступки её лучшего друга, пускай и столь нелогичные, её не касаются. И всё же… С чего бы Шанъяо дарить на праздник подарок чужому наставнику?
На землю опустились влажные сумерки, когда слева от дороги зажглись огни города Иу. Сегодня просветлённые должны были остановиться в нём на ночлег.
Прислушиваясь к тревожному цокоту лошадиных копыт, Цайхуа невольно поёжилась. Это был один из самых обычных дней, проведённых в дороге, но под вечер его атмосфера стала другой, неуловимо зловещей. Казалось, что ветви деревьев, цеплявшие крыши повозок, пытались сообщить просветлённым о неизбежной опасности. Ветер принёс запах гари и обрывки людских голосов, настороженно мяукнул кот учителя Чжао и девушке окончательно стало
