Старые раны (СИ) - Артемов Александр Александрович

Шел без отдыха до тех пор, пока ветер не задушил все звуки вокруг, а плечи не начали изнывать от боли. И еще немного дальше, чтобы уже ничто не смогло отыскать их в этом черном промерзшем мешке.

Сестра потеряла сознание еще до того, как он смог коснуться ее судорожно сжатой алой руки. Лицо осталось целым, но это было слабым утешением — досталось ей порядочно. Сарет и сам, перемазанный в ее крови, выглядел ходячим мертвецом.

Он остановился на полянке, залитой серебристыми лунными лучами, огляделся. Ни души — ни живой, ни мертвой. Лишь снег медленно прорезал бледный свет и замирал на одежде. Здесь Сарет и упал, не в силах даже вздохнуть без боли.

Сестра вздрогнула, распластавшись на нем, вскрикнула, застонала и перекатилась в снег. Сарет взял ее дрожащую ладонь, нащупал теплый, круглый предмет, зажатый между пальцами. Мелькнул огонек и чуть не ослепил его усталые глаза.

Бесполезен. Пока Викта им не воспользуется — это просто забавная безделушка, не более. А она может и не успеть.

— Ви… — дышал Сарет ей в потное, бледное лицо и тряс за плечо, вкладывая философский камень обратно в ее ладонь. — Ви, очнись! Нельзя сейчас спать!

Сеншес, и здесь… Сколько же крови… Откуда столько?!..

— Са… — вдруг вздохнула она, но не закончила. Сарет вцепился ногтями в ее воротник, бессильно встряхнул и глухо застонал от бессилия. Зарылся лицом в обрывки ее одежды и рвал их зубами. И лежал, себя не помня, пока не почувствовал, как нечто опустилось на землю позади них.

Тихо. Очень тихо.

Он знал, что она найдет их. Ожидал ее появления, но не думал, что та появится так скоро и внезапно. Нечего было и надеяться на обломанную железку. Для босорки она не опаснее булавки.

Громадная крылатая тень застыла в нескольких шагах от них, утопая в плотных тенях. Сидела, по-кошачьи выгнув мохнатую спину, и не сводила с Сарета невидимого плотоядного взгляда. Чтобы добраться до них, ей хватит одного удара сердца — только прыгни, и это будет очень легкий и быстрый прыжок.

Сарет не собирался отдавать ей Викту — сестра и так уже достаточно настрадалась. Он закрыл ее собой, подставив спину когтям безумной твари. Медленно вытащил Рубиновый клинок и упер обломанное острие сестре прямо в грудь… Нужно закончить одним ударом.

Тук-тук, тук-тук, тук-тук — только и мог стучать бессловесный моторчик в его ушах. Ему тоже было ужасно страшно. Он тоже не хотел затихать.

— У ее есть всего шанс, — прозвучал мягкий голос совсем рядышком. — Она не должна упустить его.

Сарет опешил. Она… разговаривает? Обернулся.

Тварь сделала шаг к ним. Потом другой. А потом из тени выплыла молочно белое лицо.

— Мама… — сглотнул Сарет. На спине у босорки сидела белолицая девочка. Ее ноги по колени вросли в бока чудовища, покорного и спокойного, как сытая кошка.

— Мне так приятно, что ты, наконец, признал меня, сын, — кивнула всадница, по-кошачьи выгибая спину. — Право, драка стоила того. Она не потеряла вашу игрушку?

— Нет.

— Тогда протяни руку. Мне тяжело держать это в себе.

Сарет безропотно подчинился и подставил ладонь с зажатым в ней философским камнем под волосатую морду. Босорка медленно раскрыла зубастую пасть и высунула громадный, черный язычище, которым впору слизывать кожу. Сарет вздрогнул и уже приготовился навсегда распрощаться со своей кистью, но босорка лишь сильно икнула, и в следующее мгновение из ее глотки сверкающим потоком полилась кровь.

Сарет задрожал и не спускал взгляда с горячего ручья, который засасывало вглубь философского камня, и пока поток не иссяк, ни одна капля не коснулась земли. Крови на несколько ведер, и все пошло впрок.

Когда последняя капля растворилась в камне, босорка щелкнула челюстями и закашлялась.

— Теперь молись, сын. Это все, что я могу для вас пока сделать.

— Ч-что это?.. — со смесью страха и любопытства Сарет глядел на сыто горевший алый глазок. Хоть кто-то из них был несказанно счастлив.

— Кровь босорки, — ответило существо. — Мне она ни к чему, а вам пригодится.

— С-спасибо…

— Любая мать поступила бы так же. Поспеши.

Сарет со вздохом облегчения упал на колени и подполз к сестре. Викта дышала с большим трудом, ее изорванная грудь тяжело опускалась и поднималась. Сарет отвернулся — не мог смотреть на нее долго.

— Она без сознания… Что мне делать с этим?..

— А ты разве не можешь?..

— Нет! — выпалил Сарет. — Не могу больше… Я выгорел.

— Тогда, — вздохнула босорка, — тебе остается только молиться, чтобы она нащупала камень и спасла себя сама.

— Ты можешь менять тела, — скрипел зубами Сарет, — летать, отрывать без боли куски собственной плоти, путешествовать между мирами и не способна спасти собственную дочь?!

— У всех есть свои границы.

— Да как же так?! Ты не умеешь заживлять раны, а только наносить!

— Да, — проговорила босорка печально. — Для этого я здесь.

Сарет, не зная, что еще он в состоянии сделать для Викты, вложил камень ей в руку и сжал ее пальцы в кулак. Потом походил по округе и перетаскал все, что было способно гореть. Высек искру огнивом, которое по счастью нащупал в ее кармане, и разжег костер поярче, содрогнувшись тому, что предстало его взгляду — каждый порез, каждый синяк, каждую рваную рану, которую босорка нанесла его сестре. Ему сделалось дурно, но он не посмел отвернуться. Заставил себя смотреть на плоды своего неуемного языка.

Да, если бы он тогда не прогнал ее, этого бы не случилось. И внутри не нашлось ни одного голоска, который решился бы поспорить с ним.

— Сын. А ведь я могу…

— Нет! — отмахнулся Сарет, весь похолодев от осознания того, что она хочет сделать с Виктой. — Нет! Только не это!

И начал шептать сестре на ухо:

— Ви… Ви, ты слышишь меня? Не умирай, Ви. Прошу тебя. Очнись. Ты должна очнуться, чтобы спасти себя. Ви… Ви… Пожалуйста, не оставляй меня одного. Мне больше нечего терять. И если…

Так Сарет бормотал и бормотал в ее ухо разное — плохое и хорошее, то что было, и то что, они надеялись, еще будет. Он все искал новые слова, когда старые заканчивались, и в первых, еще робких лучах рассвета пытался припомнить былые дни, когда они даже не помышляли об этом страшном походе, и о той власти, которую им обещали, но которую они не смогли отыскать. Сарет не смог вспомнить слов, чтобы описать эти дни, если таковые и были. В голову лезли другие дни — одна погоня за другой, из одного пристанища к другому, и ему помнились лица — каждого, кто из друга неизменно превращался в их злейшего врага. А потом снова бегство, и снова страх в сердце.

И даже там, в Фиалковой крепости в Альбии, которую в простонародье называли просто Обителью, где проходило их долгое и тяжелое обучение контролю Таланта, они не могли полностью довериться тем, кто назывался им другом. И не раз, и не два они с Виктой помышляли о бегстве из рук гостеприимных абелей. Помимо толстых стен и высоких заборов останавливало их одно — цель стать лучшими из лучших, покорить эту страну, как покорили ее абели поколения назад. Сарет верил, что каждый из Сияющих лиц тоже когда-то был запуганным ребенком, дрожащим от холода, ужаса и мощи своего Таланта, который они не в силах были сдерживать и подчинить. Они тоже нашли пристанище и учителей, которые направили их и вложили им в руки знание.

И он мечтал превзойти их всех. Стать первым мужчиной, который покорит Альбию.

Сейчас Сарет осознал, что за всеми этими мечтами пряталось лишь одно — найти свой дом и друг друга в этом доме с крепкими стенами. Больше ничего не нужно. И в каком-то смысле он получил что хотел.

Скоро Сарет, почти обезумевший от горя и холода, поднял заиндевевшую голову.

Босорка все сидела рядом и не сводила с них двух пар своих стеклянных глаз.

Викта, смертельно бледная и дрожащая, временами лишь постанывала сквозь свой бесконечно тягостный сон. Кровь замерла в жилах и больше не шла, но Сарету нечему было радоваться — глупо было дарить себе напрасных надежд.