Ольга Шумилова - Эхо войны.

Ровно до тех пор, пока коробка какого–то барахла не бросилась мне под ноги. Я автоматически сгруппировалась и откатилась в сторону, прижавшись к стене между двух точно таких же коробок.

— Морровер, ты где? — послышался из наушника встревоженный голос Маэста.

— Споткнулась об этот хлам, сейчас догоню.

Вскочила я быстро, но вклиниться в плотное построение, проносившееся мимо, было не так просто. Ближе к концу строй поредел, и я пристроилась в хвост, постепенно пробираясь вперед. На периферии зрения мелькнули знакомые майорские нашивки. Да что он вообще делает в середине строя?

Я вгляделась в его лицо и опешила. Северянин бежал с закрытыми глазами. А когда открыл их… Не знай я абсолютно точно, что он видит, сказала бы, что он слепой — больше ни у кого не бывает таких неподвижных, полностью расфокусированных глаз.

Штабной быстро перебирал пальцами здоровой руки. Пальцы сломанной тоже двигались, но медленно, рвано, и я всерьез усомнилась в том, была ли она вообще сломана. Через полминуты его глаза снова закрылись, и больше он их не открывал.

Пальцы продолжали двигаться, еще быстрее, чем раньше.

Я мотнула головой, отгоняя самые безумные предположения о том, что это, Бездна меня побери, может значить, но вперед продвигаться перестала, продолжая наблюдать краем глаза.

Спутниковый навигатор в подвалах не действовал, надежда была на официальные и полуофициальные строительные планы и схемы коммуникаций, и надежда отнюдь не радужная. Судя по ним, точка «Х» находилась в трехуровневом подвале сталелитейного завода восточного района. До него оставалось еще минут двадцать хода, и, если нам повезет, звериный топот приведет именно туда.

Да, Рой, умеешь ты выбирать места для встреч…

Впереди зашлись хриплым, скрежещущим воплем шенаи. Слаженным залпом рявкнули с полдесятка «матерей». Мы высыпали на узкий перекресток, где сходилось шесть коридоров. И крошечный, такой крошечный пятачок в центре. Ряды раздались, перекрывая пустые коридоры, и я, с «матерью» наперевес, наглухо загораживая четвертый проход, наконец увидела это.

Напротив нас колыхалось море.

Рыже–черное, живое и вопящее. Шерсть, когти, и безумные, безумные глаза. Их было не просто много. Столько я не видела за всю свою жизнь.

Оно замерло, тихо, как вздох. Замерло, и — будто взорвалось изнутри, швырнув себя вперед.

Зарявкали стволы, подскакивая от отдачи, брызнула на стены первая кровь, первые трупы бурой грудой упали посреди крошечного пятачка. За первой волной хлынула вторая, за второй — третья…

Они падали десятками, но, карабкаясь по трупам, захлебываясь воем и кровью, лезли вперед, к нашим глоткам.

Мы не успевали менять обоймы, от грохота и вони, что дают только обожженные, выпотрошенные очередями туши, не спасали никакие фильтры. И, ведя почти перекрестный огонь, думали об одном — как в этой свалке не задеть своих.

Поскользнувшись на кровавой луже, упал стоящий рядом солдат, толкнув меня под локоть. Глухо звякнула о пол вывернувшаяся из пальцев обойма. Машинально попытавшись ее поймать, я на секунду отвлеклась, и очередная волна накрыла нас обоих, опрокидывая на пол. Заскрежетала «чешуя» на груди и руках — огромный матерый зверь в клочья разорвал форму, и теперь полосовал когтями жесткий металл, зубами вцепившись мне в горло, мотая головой. Гибкие пластины хрустнули и начали медленно сминаться. Голова моталась из стороны в сторону и билась о бетонный пол вслед за движениями остервенелой твари. Если она дернет как следует головой и собьет шлем, мне хана.

Я покрепче перехватила «мать» и, насколько позволяла навалившаяся на меня туша, впечатала приклад ей под ребра. Еще раз. И еще!… Но бешеная тварь, судя по всему, не чувствовала уже ничего. Я рывком подняла «мать» до груди и изо всех сил нажала ей на горло зверя, упираясь руками в приклад и ствол. На секунду стало легче — зубы скользнули по все еще слишком гладкому металлу, но уже через эту секунду предплечья сжало, будто в тисках, оторвало от «матери» и начало рывками дергать в разные стороны, едва не вырывая из суставов — в руки вцепились еще два шеная, ноги придавило чьими–то телами.

Металл гнулся под клыками длиной в палец, перекрывая воздух. Перед глазами заплясали радужные круги, на кожу под «чешуей» сочилась теплая вязкая слюна. Я захрипела.

И вдруг стало настолько легко, что первой мыслью было — все–таки умерла.

Голова гудела той свербящей, колкой болью, которую дает сотрясение, перед глазами плыло. Приподнявшись на локтях, я разглядела наконец стоящего надо мной солдата. Солдат одновременно пытался поднять меня на ноги и монотонно повторял по внутренней связи голосом Ровин:

— Ты как, Морровер? Живая?

— Живая, — просипела я.

Наконец я смогла стоять, почти не шатаясь, и обвела заваленный трупами пятачок мутным взглядом. Помимо трупов на нем были только я, Ровин, и упавший рядом со мной солдат, которого она сейчас приводила в чувство.

— Где все?

— Зверье побежало. Наши пошли добивать, — лежащий солдат в разодранной форме не подавал признаков жизни. Ровин коротко доложилась майору и медикам. Обернулась: — Идешь?

— Или их отозвали, — пробормотала я. — Иди вперед. Сдам его медикам и догоню. Заодно очухаюсь.

Она кивнула и убежала в темноту коридора. Я опустилась на жесткий пол, подобрала «мать», уложила ее на колени и стала ждать. Через пять минут затошнило. Когда прибыли медики и начали укладывать солдата на носилки, я попросила и мне вколоть чего–нибудь приводящего в чувство.

Но, пробегая по коридорам, поняла, что стимуляторы на поврежденный мозг влияют плохо. В причудливых тенях, разбегающихся от фонаря, чудилось все — от затаившегося шеная до лиц, перекошенных криком. А в середине пути я могла бы поклясться, что видела в боковом ответвлении коридора мелькнувшие на мгновение сухощавые лапы и крылья твари с колониста. Видение было настолько достоверным, что я едва не выпустила по ней очередь.

Наверное, это оказалось моей навязчивой идеей, потому что, пробегая по узким кишкам коридора вслед за мерцающими зелеными точками на маленьком экранчике, видела их не раз и не два, и, только присмотревшись, понимала — нет, чудится.

Для того, чтобы найти точку «Х», не нужен был навигатор. На подступах к заводским подвалам закладывало уши от грохота очередей, эфир растревоженным ульем гудел от команд. Я прибавила шагу и выскочила к неприметной бронированной двери, уже раскуроченной плазменным резаком (какой счет выставит завтра военному ведомству администрация завода, можно предположить). Внутри плавали едва заметные клубы Р–10, нервно–паралитического газа, строго говоря, запрещенного к применению — видимо, наши приступили ко второй части операции.