Майк Кэри - Мой знакомый призрак

Тюремную камеру ни с чем не спутаешь! Кто-то здесь жил, совсем недавно и не по своей воле. Один за другим на поверхность сознания всплывали образы из телепатического слайд-шоу. Можно не сомневаться, клетчатое одеяло там тоже фигурировало, и лицо Гейба Маккленнана, а что было за ним? Заснеженные горы? Обернувшись, на дальней стене, которая в этой каморке находилась на расстоянии метра, я увидел постер с рваными краями, а на нем Монблан: «L'Empire du Ski».[32] Ощущение дежавю пронзило меня тысячей иголок.

Оборачиваясь, я чуть ли не на подсознательном уровне заметил что-то еще. Из-под ближнего конца матраса, у самых моих ног проглядывало красное пятно. Опускаясь на корточки, я чувствовал странное нежелание вперемешку с мрачным торжеством: сейчас, сейчас все прояснится. Осталось лишь приподнять матрас…

Такое ощущение, что схватился за оголенный кабель. Резкая боль растеклась от ладони к предплечью, сердцу и всем клеточкам тела.

Отдернув руку, я изрыгнул проклятие. Вернее, хотел изрыгнуть, только ничего не получалось. Тишина сковала рот, горло и легкие. Тишина упала на меня словно грязное одеяло, севший на самые плечи колокол, пропитанный хлороформом носовой платок.

Нет, все это сгущенные в панике краски. Ни жутких головокружений, ни потери сознания не было, я просто не мог произнести ни звука. Шевелил губами, набирал в грудь побольше воздуха, чтобы вытолкнуть из себя слова, но ничего не получалось. Голос пропал.

Снова приподняв краешек матраса, на этот раз с предельной аккуратностью, чтобы касаться только его, я понял, в чем дело. При ближайшем рассмотрении красное пятно оказалось не спекшейся кровью, а кругом, который начертили темно-красным мелком, вписав в него пятиконечную звезду. Пятиконечную, и у каждого конца кропотливо нанесенные символы. Другими словами, передо мной оберегающее заклинание, наложенное другим изгоняющим нечисть, только обычно в центре оберегов пишут «Ekpiptein» (He подходи!), ну, или «Hoc figere!» (Вон отсюда!), а в этом я прочел «Aphthegos», то есть «Молчи!».

Я выпрямился, чувствуя, как дрожат ноги. Теперь понятно, чем занимался здесь Гейб Маккленнан и почему его имя не знакомо работникам Боннингтона. В архиве он никогда не появлялся: вот куда его привели, вот что велели сделать!

Но зачем заставлять призрака молчать, если от него можно избавиться? Бессмыслица какая-то! Маккленнан вряд ли предоставляет скидки, а ограничивающее заклинание в исполнении намного сложнее обычного изгнания.

Здесь я ответ подобрать не мог, зато прояснил другое: почему так сложно было настроиться на призрачную женщину, даже находясь совсем рядом с ней. Ее сдерживало это заклинание: алый круг смирительной рубашкой впился в душу и лишил свободы. Неожиданная перемена в поведении — внезапная вспышка немотивированного насилия, теперь тоже понятна: женщина отвечала на выпад некроманта.

Вообще-то ограничивающие заклинания на людей не действуют, но природная гиперчувствительность ко всему паранормальному поставила меня под удар. В тот момент я страдал от чего-то вроде снежной слепоты или ухудшения слуха после взрыва. Голос вернется, но через несколько минут, а то и часов.

Клаустрофобия залила огромной волной, пустив сердце бешеным галопом. Даже собственное дыхание стало беззвучным. Пелена безмолвия накрыла подвальную комнату, а заодно и меня. Не надеясь найти ничего особенного, я поднимал другие уголки матраса. На самом ближнем к стене, с внутренней стороны, большое темно-коричневое пятно. Цвет не вызывал ни малейших сомнений, равно как и горький миндальный запах несвежей крови, уловить который до этой секунды мешал куда более резкий запах мочи.

Я прекрасно понимал: любой, кто обнаружит входную дверь открытой, сможет войти в комнату первого этажа, увидеть внизу свет и запереть меня одним поворотом ключа, естественно, при условии, что у этого типа ключ окажется. Такой расклад мне совершенно не нравился, поэтому, шагнув к лестнице, я в последний раз взглянул на мрачную темницу и побежал вверх по ступенькам.

Дверь на первый этаж захлопнулась, открыв ее, я шагнул в комнату. Шагнул и замер, потому что меня встретила тьма: свет из подвала с трудом поднимался вверх, образуя тонкую серую полоску, зажатую между пластами непроницаемого мрака. Пока я был в подвале, кто-то щелкнул выключателем.

Из оружия при себе был только кинжал. Я использую его для изгнания нечисти, а не для самообороны, поэтому никогда не точу. Но для острастки вполне сгодится. Я замер и, слившись с тьмой, впервые порадовался, что дыхание стало беззвучным, затем осторожно достал кинжал из кармана и прижал к груди.

Тогда и почувствовал ее аромат — пахло мускусом, самым настоящим мускусом из задницы хорька, — который проникает в мозг и подчиняет себе настолько, что начинаешь его любить.

А потом услышал смех, негромкий, издевательский, начисто лишенный сочувствия.

— Кинжал не поможет, — чуть ли не ласково прошептала Аджулустикель, и я знал, что она права. Суккуб быстрее меня и куда сильнее. Она видит в темноте; сейчас вырвет кинжал, поковыряет в зубах, а потом вспорет мне живот, а я даже помешать не смогу.

Надеясь выбить ее из равновесия и, возможно, отсрочить неминуемое, я небрежно бросил кинжал на пол и достал вистл. Он не спасет: заклятие aphthegtos блокирует любые звуки, которые я способен издать, но, так или иначе, кроме жалкого блефа, предложить было нечего.

Суккуба не проведешь. Она либо чувствовала магию мак-кленнавской пентаграммы в круге, либо просто видела, что я блефую. Тонкие каблучки зацокали по полу: Джулиет неторопливо приближалась ко мне, понимая: на этот раз вистла можно не бояться.

— Здесь на цепи держали женщину, — начала Аджулустикель по-прежнему хриплым шепотом, явно приблизившись. Она на пару ступеней ниже меня, чуть правее центра комнаты. Если увернуться от ее первого броска, можно будет сделать обманное движение — полшага влево, а самому бежать к двери. Нет, мне до нее ни за что не добраться. — Это ты ее приковал?

Я покачал головой.

— Ты держал ее, как собачку на цепи, пока не надоела? Одну? В темноте? Упивался запахом ее страха?

Я лишь снова покачал головой, на этот раз еще категоричнее. Пусть делает со мной что угодно; хоть живой, хоть мертвый, под таким зверством я подписываться не желаю.

— Очень жаль, было бы еще слаще и приятнее, но я тебя все равно съем. — Игривая кошечка вдруг оскалилась и показала зубы. — Я заставлю тебя, человечишка, заплатить за мою унизительную миссию. За то, что пляшу под дудку вонючих кусков мяса. Торопиться некуда, а ты полюбишь меня, потом потеряешь голову от отчаяния, потом умрешь.