Сергей Осипов - Демоны вне расписания

Она посмотрела по сторонам – чуть оживившаяся буфетчица хихикала над шутками дальнобойщиков, а кавказец все так же не подавал признаков жизни. Никому не было до нее дела, так что Настя, еще не вставая, перенесла вес тела на ноги, чуть приподняла зад и вытащила из-под него кресло, не касаясь ножками пола. Потом она выпрямилась и сделала шаг назад. Один маленький шаг назад и начало большого пути, который теперь Настя будет прокладывать самостоятельно. И прежде чем пуститься в этот большой путь, Насте позарез нужно было в туалет.

Мелкие недостатки конструкции человеческого тела иногда превращают самые пафосные замыслы в довольно смехотворные истории – так сказал бы по этому поводу Иннокентий. И наверняка привел бы в пример историю с королем Джулианом:

– Он уже почти выиграл сражение при Килиманджаро, как вдруг ему нестерпимо захотелось отлить. Джулиан перестал рубить врагам головы отскакал немного в сторону, слез с лошади и стал справлять свою неотложную нужду. В этот момент ему и вломили топором между лопаток. Все, не стало короля Джулиана, и Килиманджарская битва закончилась сущим недоразумением: обе стороны стали считать, что одержали победу. И у них были для этого основания – ведь одна сторона потеряла почти всю армию, а другая осталась без короля.

– Враки, – сказала я, поскольку как раз недавно читала справочник по истории королевской династии Андерсонов. – Король Джулиан погиб совсем не так. Уже после победы при Килиманджаро, при переправе через реку он…

– Вот это и есть враки, – перебил меня Иннокентий. – Это враки, потому что про смерть Джулиана надо было написать что-то приличное. Нельзя же было написать, что его нашли с расстегнутыми штанами в луже собственной крови пополам с мочой…

– Фу, – сказала я. – Ну тебе-то откуда знать про штаны и про лужу?

– А кто, по-твоему, врезал ему топором между лопаток? – гордо спросил Иннокентий.

Тут я основательно задумалась, потому что разговор происходил в номере гостиницы «Оверлук», которая от фундамента до пентхауса принадлежала королевской семье Андерсонов.

– А они, то есть Андерсоны, знают, что ты убил их предка? – поинтересовалась я. Тут пришел черед Иннокентия погрузиться в раздумья.

– Знаешь, – сказал он пару минут спустя, – по-моему, я им говорил. Только не помню когда. И не помню кому…

Поймав мой скептический взгляд, он снова задумался и еще через пять минут сообщил:

– Да. Говорил. Я признался в этом Питеру Андерсону, племяннику Джулиана. Мы выпили, стали хвастаться…

– Ну и…

– Он вызвал меня на поединок… – вытягивал из себя воспоминания Иннокентий, причем, судя по его выражению лица, это был адский труд. – Вызвал меня на поединок, и… И я его убил.

– Два-ноль в твою пользу, – подытожила я. – И что дальше?

– А что может быть дальше?

– Ну а остальные Андерсоны знают?

– Знаешь, я им уже один раз рассказывал, зачем повторяться? Кому нужны исповеди трехсотлетней давности?

Тут он был прав. Исповеди трехсотлетней давности мало кого интересуют. Во-первых, потому, что они трехсотлетней давности, во-вторых, потому, что они исповеди. Исповедь подразумевает, что сейчас человек станет вытаскивать из себя наружу всю свою боль, все свои несбывшиеся мечты, все свои утраченные иллюзии. Ну и кому на это приятно смотреть? Люди, скорее всего, благоразумно разбегутся в стороны, как от взрывного устройства, чем станут сердобольно выслушивать историю чьих-то страданий.

Я, к примеру, точно не стану такое слушать. Зачем лишний раз смотреться в зеркало, если заранее знаешь, что тебя там ждет?

Или… Или не знаешь?

12

Ключник выставил их наружу, закрыл за ними дверь, запер ее на все замки и засовы и, наверное, давно занимался своими обычными делами – пил самогон или сортировал черепа, – а они все еще стояли перед входом в подземелье, растерянные и подавленные. Настя уже и забыла, что намеревалась устроить Денису свирепую выволочку сразу же, как только они выберутся на свет. Сам Денис завороженно лохматил пятерней свои волосы на затылке, а на лице его была написана глубокая растерянность. Они стояли рядом, но не смотрели друг на друга, словно только что вместе пережили что-то постыдное, а что еще хуже – возможно, изменившее их отношение друг к другу.

Прошло, может быть, пять минут, а может, и больше, когда Денис все же оставил свою макушку в покое и осторожно тронул Настю за локоть.

– Послушай, я…

– Потом, – сказала Настя. – Все потом…

Она поняла, что ей сейчас совершенно не хочется устраивать сцен Денису, не хочется слушать его оправдания, даже если те неожиданно окажутся убедительными. Настя хотела убраться отсюда прочь, чтобы дневное солнце наконец прогрело ее кости и вытравило оттуда подземный холод и подземный страх.

Так что Настя взяла Дениса за руку – и тот с готовностью подчинился – и повела его к дороге, приговаривая на ходу:

– Потом расскажешь, все потом…

И Денис кивал ей в ответ, кивал слишком покорно, чтобы Насте это понравилось; слишком покорно, чтобы правдивый рассказ обо всем случившемся входил в его намерения.

Когда они приехали в город, зашли в свое излюбленное кафе и поднялись на второй этаж, где было поменьше народу, Денис по-прежнему был готов ответить Насте на все ее вопросы, но растерянности и покорности в нем уже не чувствовалось. Настя скорее почувствовала в нем сосредоточенность, словно Денис пытался на ходу решить какую-то важную проблему, но ему не хватало ни времени, ни еще какой-то очень важной вещи.

Подземный холод еще не до конца отпустил Настю, поэтому она взяла горячий чай. Перед Денисом стоял высокий бокал с апельсиновым соком, но Настю грызли сомнения насчет того, этот ли напиток нужен ее парню сейчас.

– Может быть, тебе выпить? – предположила Настя.

– Выпить? – он недоуменно посмотрел на свой бокал. – Ну да, конечно. Вот мой сок.

– Выпить что-нибудь алкогольное, – пояснила Настя.

– Нет, не нужно, – как-то уж слишком резко ответил Денис. – Алкоголь… Он нехорошо на меня действует.

– Понятно, – сказала Настя. – Слушай, я правильно поняла… Ты что, вообще не пьешь? Я сейчас поняла, что за все время, пока мы с тобой знакомы, я ни разу не видела, чтобы ты…