Татьяна Любушкина - Абуджайская шаль

— Извольте подойти сюда! — Николенька махнул рукой, подзывая старуху, и тут же сбежал по ступеням крыльца, помогая бабке Пелагее подняться на террасу.

Вся компания с любопытством наблюдала за ними.

— Что это он ещё задумал? — с тревогой спросила Дарья Платоновна у своего супруга, но тот в ответ лишь недоумённо пожал плечами.

Повинуясь любезному приглашению Дарьи Платоновны, старуха осторожно присела на край деревянного стула с высокой резной спинкой и сложила перед собой большие натруженные руки.

Взволнованный Николенька стоял рядом, потирая внезапно вспотевшие руки.

— Скажите, Пелагея Михайловна, — обратился он к старухе, — известно вам, что ваш Фролушка будет теперь жить среди Стражей?

— Да уж, известно, — немногословно отвечала старуха, поджимая в скорбной гримасе блёклые губы.

— Так что же, уважаемая? — тихо спросил её Николенька, — кажется, вам скрывать больше нечего? Может, расскажете правду про Макара и про…

— Нечего мне больше рассказывать, — сердито перебила его старуха, — ни к чему и пытать!

— Хорошо, — медленно отводя от Пелагеи взгляд, согласился Николенька, — тогда я сам расскажу!

Присев на стул, Николенька задумчиво пощипал рукой несуществующие бакенбарды и начал рассказ.

— Я, признаться, всё это время думал о тех загадочных событиях, что происходили в деревне.

— Мы все об этом думали! — вставил отец Никон, но на него сердито шикнули.

Николенька кивнул рассеянно головой и продолжал.

— О многом я догадывался, но многое и не понимал. Но вчера, когда я узнал, что Софья Михайловна сама явилась виновницей пожара, многие мои догадки получили логическое завершение.

Николенька удобнее примостился на стуле.

— Помните, Генрих Карлович, вы рассказывали, что перед смертью, Софья Михайловна велела перенести во флигель семейную библиотеку? Перенесли туда также другие вещи, в том числе старинные часы, в которых хранился скипетр. Словом во флигель заранее было снесено всё самое необходимое! Это доказывает, что Софья Михайловна готовилась к пожару и не желала, чтобы бесследно пропали бесценные вещи. Можно предположить, что, воспользовавшись Зеркалом Сути, для того чтобы взглянуть на истинную сущность окружающих её людей, Софья Михайловна, охваченная ужасом, бросила ценный предмет, где его тотчас прибрал к рукам пронырливый мальчишка. Но Шаль?! Все очевидцы в один голос утверждают, что Шаль Старая Барыня всегда носила на своих плечах. Так неужели, задумав поджог, и пытаясь сохранить дорогие её сердцу вещи от пожара, она забыла про Шаль?! Тысячу раз нет!

Николенька придвинул к себе пустой бокал, куда услужливая Дарья Платоновна тотчас налила холодного компоту. Николенька выпил, утирая салфеткой губы, и вдохновенно продолжал.

— Шаль она передала в руки по настоящему доверенному лицу — Пелагее!

— С чего бы это?! — взвилась со своего места старуха, — а почему бы не управляющему? Или вот отцу Никону?! — она ткнула пальцем в подскочившего от неожиданности священника.

— Нет, — покачал головой Николенька, — и в доказательство тому есть два факта! Первое — Шалью пользовались! Уже после смерти Старой Барыни двери в иные миры не раз бывали открыты, а кто мог это сделать кроме вас, Пелагея Михайловна?

— Верно! — хлопнул себя по лбу Дмитрий Степанович, — ведь в письме Софьи Михайловны говорилось о том, что Пелагея внебрачная дочь Михаила Даниловича! Стало быть, Шаль послушна и в её руках! Но как же она могла отыскать Двери без Зеркала Сути? Ведь Зеркало в то время уже находилось у Кондрата?!

— Глаза, — коротко ответил Николенька, — помнится вы Генрих Карлович, изучали необычные глаза Шалаков. Что вы о них скажете?

— Что скажу? Скажу, что многое, скрытое от человеческих глаз, не является тайной за семью замками для Шалаков. В том числе и Двери…

— Прекрасно! — удовлетворённо кивнул Николенька, — таким образом можно предположить, что в поисках Двери Пелагее помогал её сын Фролушка. Обладая телом Шалака, он вполне мог это сделать!

— Но позвольте, — возразил ему Генрих Карлович, — с чего вы взяли, что Двери вообще открывались? Откуда?!

— А где, по-вашему, находился все эти годы Макар? — вопросом на вопрос отвечал Николенька, — теория отца Никона, о том, что Макар явился на землю в образе ангела небесного, конечно интересна, — пустил шпильку в сторону отца Никона Николенька, — но безосновательна! Да к тому же, смею заметить, возвращение Макара в Полянку наблюдали несколько свидетелей!

— Но кто?! — выкрикнули все хором, даже безмолвно сидевшая бабка Пелагея с интересом подняла голову.

— Первый, — Николенька загнул палец, — наш Володенька! А второй свидетель — Марья! Данила, конечно, не в счёт. Думаю, что он всегда присутствовал на сеансах открытия Дверей, не так ли бабушка Пелагея?

Но старуха по-прежнему хранила твёрдое молчание.

Не дождавшись от бабки Пелагеи ответа, Николенька продолжал.

— Володя случайно увидел, как открываются Двери, но был при этом слишком несдержан, за что и поплатился! Любимица Пелагеи Марья тоже присутствовала там, охраняя свою опекуншу от назойливых глаз. Марья, одинокое нелюбимое никем существо — внучка полубезумной ведьмы, слишком привязана к Пелагее, и ни за что не допустит, чтобы тайна баки Пелагеи была раскрыта. Скажу более, она не остановится ни перед чем! — Николенька примолкнул на секунду, вспоминая страшные часы, проведённые в плену у злобной красавицы.

— Марья не виновата, — глухо подала голос бабка Пелагея, — я и знать не знала, что девка-то рядом… безумная она, что с неё взять!

Старуха прикрыла старческие сморщенные веки, переносясь мыслями в прошлое.

— Я когда Шаль от Софьи Михайловны получила, домой пошла, а по дороге в конюшни заглянула, сыночка Макарушку проведать, он Антипу за лошадьми ухаживать помогал. Зашла я туда, Макарушка мой в деннике убирает, старается сердешный, а Антип рядышком сидит и так злобно на сыночка моего поглядывает, что у меня сердце захолонуло.

Тогда и решила я Макарушку своего в другой мир отправить! Когда, думаю, ещё такой случай удачный выпадет, а здесь непременно Антип Макарушку моего изведёт. В тот же вечер мы с Фролушкой его в Монкалина и отправили. Помню, как прощались мы с ним. Обнимаю я его, а он прямо весь огнём горит и только всё шепчет, как в лихорадке: Мама, мама… Сердце моё на части рвалось, будто чуяло, что видимся в последний раз… Давно я хотела всё рассказать, ещё в тот день, как пришли вы ко мне с Дарёнкой, да вот… смолчала… — старуха заплакала тихо, утирая слёзы концом выгоревшего чёрного платка.