Далия Трускиновская - Шайтан-звезда (Книга вторая)

Аль-Мунзир посмотрел на изготовившегося к стрельбе аль-Катуля и одобрил его вид и взгляд.

– Не спускай стрелу без моего знака, – сказал он. – Подпустим их поближе.

Аль-Катуль не шелохнулся, как если бы не слышал этих слов, но Джабир видел, что юноша обижен – ему не позволили проявить боевое мастерство и изумить господина дальностью и точностью выстрела.

Всадники приближались.

– Клянусь Аллахом! – воскликнул вдруг аль-Мунзир, дергая повод верблюдицы. – Ко мне, ко мне, о друг Аллаха! Да будет моя душа за тебя выкупом – что там у вас случилось?

И он устремился навстречу чернобородому пузатому человеку, который, вскинув в знак приветствия руку, несся ему на встречу на хорошем рыжем коне, знакомом Джабиру крупном жеребце сирийской породы.

– Хвала Аллаху, нам удалось настичь вас! – отвечал Джеван-курд. – А вы, я гляжу, приготовились встречать дорогих гостей? Вон тот молодец без слов сейчас произносит: «Привет, простор и уют вам, о любимые!»

Курд расхохотался.

Аль-Катуль, на которого он показывал при этом пальцем, продолжал целиться в него из лука.

– Хорошо, прекрасно, о аль-Катуль, спрячь стрелу в колчан и привесь к поясу ангустану, – смеясь, приказал аль-Мунзир. – С какой вестью прислал тебя аль-Асвад, о Джеван? Если он хочет, чтобы я вернулся, то нам, клянусь Аллахом, придется его огорчить. Начертал калам, как судил Аллах – а он, видимо, судил, что мне до конца дней моих придется беспокоиться об этом ребенке… и терпеть бедствия из-за его матери…

– Аль-Асвад еще не знает, что ты поехал искать ребенка этой женщины, – сообщил Джеван-курд. – А когда узнает – то непременно поблагодарит тебя за то, что ты взял на себя его труд.

– Значит, тебя прислал Джудар ибн Маджид? – тут уж аль-Мунзир забеспокоился. Полководец и Хабрур ибн Оман, придумавшие ему дело, ради которого он непременно должен покинуть Хиру, снарядившие его в дорогу и давшие те немногие сведения о бегстве Хайят-ан-Нуфус, которые им удалось раздобыть, не стали бы слать гонца лишь для того, чтобы осведомиться о его драгоценном здоровье.

– Нет, о аль-Мунзир, а почему ибн Маджид должен был бы присылать меня? – осведомился удивленный Джеван-курд. – И как ты полагаешь, о друг Аллаха, если бы меня послал за тобой ибн-Маджид – разве он дал бы мне всего двух всадников?

– Как же ты вообще узнал, в каком направлении меня следует искать?

– Мне сказал Хабрур ибн Оман, – признался курд. – Надо признаться, я долго его допрашивал, и он отвечал мне стихами, которые я и сам знаю, и вот они:

Лишь тот может тайну скрыть, кто верен останется,И тайна сокрытою у лучших лишь будет.Я тайну в груди храню, как в доме с запорами,К которым потерян ключ, а дом за печатью.

Однако мне удалось расставить ему ловушку, и он сказал то, чего говорить не собирался, и вот я здесь – как видишь, с ханджаром, джамбией и подвязанным к ноге копьем. А моя кольчуга лежит в хурджине, потому что натягивать ее сейчас нет нужды.

Действительно, он выглядел как собравшийся в поход воин, и двое сопровождавших его – равным образом.

– Не беспокойся о нас, о аль-Мунзир, – не поняв, почему тот молчит, сказал Джеван-курд. – Мы не станем для тебя обузой. Мы выехали на конях, чтобы поскорее нагнать тебя, но в ближайшем караван-сарае мы купим верблюдов, я взял с собой достаточно денег…

Все это было достаточно странно. Аль-Мунзир не настолько далеко отъехал от Хиры, чтобы его нельзя было нагнать на хорошем беговом верблюде. Да и не видел он пока надобности нагонять себя – о чем еще раз спросил Джевана.

– А разве ты не хотел бы, чтобы мы присоединились к тебе? – осведомился тот.

– Так ибн Оман для этого прислал тебя?

– Он не присылал меня вовсе. Я сам пожелал этого…

– Как же ты объяснил свой отъезд аль-Асваду?

– А разве я должен объяснять свой отъезд аль-Асваду? – проворчал Джеван-курд. – Благодарение Аллаху, я не его невольник и не черный раб.

Теперь аль-Мунзиру стало ясно, почему его неожиданный спутник примчался на коне, вместо того, чтобы собрать, как положено, верблюдов, верховых и вьючных, и с достоинством выехать из Хиры, слушая приятный для души гомон толпы у городских ворот: «Вот едет Джеван-курд, любимец нашего аль-Асвада!»

– Но, ради Аллаха, зачем тебе это? – спросил Джабир.

– Прежде всего, аль-Асвад теперь долго не покинет Хиры, а моя душа томится в городе, – издалека и, увы, с явной лжи начал курд. – От меня больше проку при соитии двух черных – пыльной каменистой тропы и ночного мрака или же при соитии двух белых – лезвия меча и острия копья.

– Воистину, это так, – подтвердил аль-Мунзир, чтобы, не раздражая беглеца из Хиры, добраться понемногу до истины. – И все же прибавь, о друг Аллаха, этого недостаточно!

– Затем, я в долгу перед этой женщиной, Абризой, которая спасла меня от смерти после ночного сражения. Возвращение ее ребенка должно быть делом моих рук, клянусь Аллахом!

Аль-Мунзир не стал напоминать курду, что после победного возвращения в Хиру он был занят чем угодно, включая и покупки для своего харима, а про Абризу вспомнил лишь раз, за кувшином пальмового вина, когда сотрапезники подшучивали над его стойкостью и целомудрием в обществе такой похищающей сердца красавицы, удивляясь, как это он не ввел женщину в свой харим.

– Прибавь, о друг Аллаха… – еще раз попросил он.

Но Джеван-курд молчал.

Очевидно, он больше не хотел осквернять рот ложью и не мог сказать всей правды.

В простоте своей души курд был недоволен своим повелителем. Он, столь высоко ценивший благодарность и презиравший неблагодарность, столкнулся с обстоятельствами, в которых не мог разобраться. Он не понимал, правильно ли поступил аль-Асвад по отношению к Джейран и ее людям. Они ушли с богатой добычей – и это было прекрасно. Но они не были обязаны этим царской щедрости аль-Асвада, и это было скверно. К тому же, курда, заботливого супруга своих жен, смущало и неисполнение брачного обещания. Девушка, которая спасла мужчину от смерти, заслужила того, чтобы войти в его харим.

Если бы Джеван-курд знал, в каком двусмысленном положении оказалась Абриза в царском дворце Хиры, он бы выполнил свой долг мужчины и воина, послав к ней для брачных переговоров разумную женщину. Благодарение Аллаху, он не подозревал, что Абриза нуждается в помощи.

Что-то нарушилось в той преданности, которую Джеван-курд питал к аль-Асваду. И он, затосковав о былом, не омраченном лишними размышлениями, решил излечить эту болезнь разлукой и, преодолевая тяготы пути, забыть о своих сомнениях.

Аль-Мунзир вздохнул.