Иван Петров - Томчин

Собутай получил одну дивизию. Свою. После прошлогоднего разгрома это лучшее для нас решение. Для обоих. С ней он отправится на северо-запад, в долину Иргиза, на земли кипчаков, народа матери хорезмшаха, и найдет там меркитов. Тех, кто вместе с Кучлуком бежал от нас в последней битве на Западе. Тех, кто ждет возвращения на землю своих отцов, чтобы принести мщение, кровь и слезы. Тех, кто ждет Мухаммада. Не дождутся. Сыновья Тохтоа не должны больше увидеть нашу степь. Не будет у Мухаммада поддержки в степи, не будет проводников, не будет будущих полицаев, пятой колонны, ничего не будет. Не только они, но — их дети и дети их детей должны запомнить, что здесь для них земли нет. Нет земли для предателей своего народа. Собутай должен догнать каждого и каждому объяснить, даже если придется скакать за ними несколько месяцев. Никто из них не должен вернуться. А всем встреченным племенам предлагать нашу руку и дружбу, если они не встанут на сторону беглецов. Тогда дружбы не будет. Но Собутай должен привести свою дивизию назад. Потерь мы себе позволить не можем. На каждого нашего воина у хорезмшаха приготовлены пять, а наш равен двум шахским. Хотелось бы думать что трем, но это будет неправда, а новый Кайфын или Пиньян мне не нужен.

Думал ли я, отправляя Собутая и давая приказ — как он поймет меня? Что значит — догнать каждого? Как пройти тысячу километров или больше, преследуя врага и уговаривая его никогда (никогда!) не возвращаться? Думал. Собутай меня правильно понял. Что он объяснит своим командирам — не важно, но с этой стороны Монголия удара может больше не ждать. Другое меня беспокоит. Хитрый Чжирхо всегда найдет лазейку и превратит врага в друга. Собутай просто убивает врагов, думать для него — работа. Только в одном он превосходит людей моей эпохи: в умении воевать, а считать последствия не умеет. Десять тысяч монголов не могут победить народ кипчаков или куманов. Если там еще окажутся войска самого хорезмшаха, то Собутая я могу не дождаться. Стоит ли истребление потенциальных предателей такого ослабления нашей армии перед битвой?

Понял ли меня Собутай? К осени узнаем.

С Чжирхо приятно работать. Конечно, приказ выполнит, но при обсуждении планов кампании — дал более десятка очень удачных предложений. И это сходу, а я-то голову ломал. Если Собутай — Жуков, мясник, конечно, но надежный, как топор, то Чжирхо — Рокоссовский, тонкая, интеллигентная рапира. Итоги те же, а крови не видно, узкий разрез. Захват остатков империи кара-китаев он мог бы провести без меня, достаточно было отдать приказ и указать рукой направление. Результат был бы тот же. У обоих установка на сбережение людских ресурсов, но Чжирхо прекрасно понимает, что десяти тысяч враги бояться вдвое больше, чем пяти, и дорожит каждым свои воином. Собутай тоже это чувствует, но при случае — идет на размен, выполнить приказ для него важнее. Да и врагов не щадит, просто за людей не считает.

У монголов еще до меня сложилось национальное правосознание, что смерть на войне естественна и за удаль в бою не судят. А пока монгол на коне и саблей машет — он на войне и ведет бой. Когда это понимаешь, все становится на свои места. Хочешь без жертв у гражданского населения — давай четкий приказ, за нарушение которого — смерть. И, по концу битвы, изволь срубить головы всем, кто не подчинился. Прямо там, в окружении населения только что взятого города, подбадриваемый криками возмущенной жестокостью захватчиков толпы. Они тебе в ладоши похлопают, правозащитнику. Потом посмотри в глаза своих воинов и детей тех, кого приказал казнить. И воюй дальше, сволочь.

Склонность к предательству считается здесь наследственным признаком. Как у нас цвет кожи. Никакой пощады носителям этого генотипа. Зато я ввел правило, что самым доблестным противникам, попадающим в плен, предлагается прием в монгольское войско с правом выслуги, и это было принято абсолютно естественно. Вчерашний враг, буквально, попадает под опеку того, кого чуть на тот свет не отправил. Еще от ран не оправился, а трогательно заботится о новом боевом товарище. Надо понимать свой народ и любить таким, какой он есть. Я ему клятву давал и я монгол.

Наша с Чжирхо установка в войне против Кучлука была полностью украдена у Мухаммада. Кучлук преследовал своих подданных мусульман, их вероисповедание его раздражало. (Просто повод нашел, чтобы тиранить — на вероисповедание ему было наплевать. Но, уши за что-то резать надо?) То, что в нашей стране между людьми не проводится никаких разграничений по религиозному признаку — знают все соседи. Давно живем. Это позволило нам выступить в роли освободителей братьев мусульман от религиозного тирана Кучлука и, даже, привлекло на нашу сторону нескольких военачальников его армии. Всех уже достал.

Чжирхо наступал на Кашгар и Хотан, легко разгромил силы Кучлука в одном крупном и нескольких мелких сражениях, далее силы совсем закончились. Хитростей не применял, громил в лоб тяжелой конницей, легко брал в плен и тут же принимал в наши победоносные ряды новых товарищей по борьбе с тиранией. Загнал его с горсткой сторонников в горы Гиндукуша и там один из отрядов, случайно наткнувшись на них, перебил всех. Плавать Кучлук умел хорошо, но в горах это не помогло. В этот раз и уплыть бы не дали. Работали на результат. Население активно помогало, все передвижения группы Кучлука тут же становились известными: "Дяденька! Вон, вон он побежал!"

Остатки некогда грозной державы кара-китаев со столицей Баласагун в Кашгаре вошли в нашу Монголию. Мы получили участок границы с Хорезмом. Никаких ответных действий со стороны Мухаммада и не предусматривалось, он был занят Багдадом. Операция заняла три недели. Народ получил монгольское гражданство и был счастлив. После смерти Кучлука обнаружилась даже армия, которая стала бодро записываться в наши дивизии, не желая изменять любимой профессии. Приятно с Чжирхо работать.

Почему-то у меня государство Си Ся никак с мужским психотипом не ассоциируется. Как Си Ся — так сразу она. А ведь в ней миллионов десять народу живет и половина из них мужчины. Наверное, это потому, что характер их политики — женский. Нелогичный в чем-то. Повоевала Си Ся года три с Цинь. По своему почину. Я мог приказать, есть такой пункт в нашем договоре, но — зачем, если сами инициативу проявили? Сами воевали, сами добычу получили. Молодцы. Но за все хорошее приходиться платить и Цинь, в прошлом году, пыталась изнасиловать Си Сю на полянке. Не получилось. Погналась Си Ся за обидчиком: может — костюм порвать хотела, может — плюнуть ему, гаду, в рожу, пока я его за руки держу. А обидчик развернулся на своей территории и ткнул Си Сю ножом в живот. Корпус тангутский под Динси положил. И мне в задницу нож воткнул, почти дивизию уничтожил. Какая у нас реакция должна быть? Разная? Я ошибки учел, новых допускать не собираюсь, воюю дальше. А Си Ся решила в переговоры за моей спиной с Цинь вступить, новый союз против меня создавать хочет. Как это в мужском обществе называется? Ладно, пусть будет — слабая женщина. Но, я бы добавил — на передок.