Ник Перумов - Черная кровь. Черный смерч

С долгим стоном Ромар разогнул затёкшую спину.

– Кажется, целы, – сказал он.

Унику била неудержимая дрожь. Таши продолжал затравленно озираться; казалось, сейчас он заклацает зубами.

– Ну что вы? – хрипло произнёс Ромар. – Теперь уже всё позади. Сюда больше никто не сунется, хоть спать ложись, спокойней, чем в родном доме.

– Нет уж, – сказал Таши. – Я теперь долго спать не буду.

– Ну и ладно. Давай-ка огонь в один костерок соберём, чтобы поуютнее…

Привычное дело привело всех в чувство, хотя о сне никто и не помышлял. Плотной кучкой сидели у костра, редко-редко перебрасывались словами, больше вслушивались в предутреннюю тишину. Когда забрезжило вокруг, начали собираться. Трупы большеглазых валялись повсюду, громоздились кучами на поляне, были разбросаны в кустах, вмерзали в лёд протекавшего рядом ручейка.

Таши долго разглядывал мертвецов. Да, это не люди. Согнутые – не настоящие, но все же люди, а это – не пойми кто. Глаза как у кошки, уши больше на собачьи похожи. Хвост, небольшой, но вполне заметный. И клыков нет: зубки ровненькие и острые – один к одному; рвать ими неудобно, а кожу прокусывать – самое милое дело. Спина изгибается дугой, видать, по деревьям хорошо прыгают. Понятно, зачем Ромар велел копьё остриём над головой держать. Не сильные зверюшки, даже вовсе слабые, но такой оравой слопали бы путников не поперхнувшись. Да ещё и магия у них, чужая, против которой так просто не устоишь. Хорошо, Ромар рядом был, а то отправились бы прямиком на эти вот зубки. Ромар уберёг. И ещё сын Йоги… Таши поморщился; не хотелось вспоминать ночную сцену.

– Чем это он их? – спросил Таши, кивнув на окоченевшие тела.

– А руками, – ответил Ромар. – Брал, понимаешь, за голову и шею сворачивал. А они, бедняги, и бежать не смогли. – Ромар рассмеялся нервно и добавил: – Ведь он, прохиндей, нас вместо живца использовал. Знаешь, как большую рыбу на живца ловят? Я старался по лесу пройти тихохонько, чтобы ни единая живая душа не заметила, а он сзади крался и всему лесу о нас в голос кричал. То есть не кричал, конечно, а морок наводил, что мол, идут слабые да глупые, которых есть приятно. Вот большеглазые и слетелись отовсюду. А как мы им сразу не дались, тут они своё поганое чародейство в ход пустили, чтобы воли нас лишить, чтобы мы сами им на зубок пошли. Ну а проводник наш этим и воспользовался, завернул их волшебство против них же самих. И пока он им шеи ломал, ни единый не то чтобы сопротивляться, но и пикнуть не смел. Ну что же, всё к лучшему. Теперь большеглазые не скоро оправятся. Хотя страху я за эти два дня натерпелся – на двадцать лет хватит. В жизни бы Нешанкиного сына больше не видеть…

– А он не услышит, как мы его тут ругаем? – шепотом спросила Уника.

– Не услышит. Он совсем ушёл. Это и к лучшему, а то с ним вместе идти – всё равно что на рузархе верхом прокатиться: и быстро, и споро, и никто на тебя не кинется. Вот только охоты на такую прогулку немного и в конце не знаешь, куда попадёшь, то ли до места, то ли до брюха.

– Мне он тоже не нравится, – сказал Таши. – Противный, хуже Тейко. Вроде бы и сильный, и умелый, и колдовству всякому обучен, а гниль наружу проступает, как у червивого ореха. И с матерью говорит не по-сыновьи.

– Гниль, говоришь, проступает? – многозначительно спросил Ромар. – А ты хоть знаешь, с кем дорогу шёл?

– Сын Йоги… – удивлённо ответил Таши.

– Сын-то сын, а кто у него отец?

– Оте-ец?.. – протянул Таши, оглушённый страшной догадкой.

– Понял… – сказал Ромар. – Да, так оно и есть, не человек это, мангас. С ним никто совладать не может, одна Йога, да и то до поры.

– Но ведь мангас… – Таши развёл руками, стараясь показать что-то необъятное, и замолк, вспомнив, какие разные мангасы были у согнутых.

– Верно, обычно они здоровущие, – признал Ромар, – а этот не удался. Тоже вот вопрос: из каких его отец будет? На согнутого не похож, на трупоеда – тем более.

– Может, карлик? – подала голос Уника. – Потому он и маленький.

– Карлики не люди, они ночным лемурам сродни, – отрезал Ромар. – От них у женщин детей не появится, даже если и случится что между ними. Значит, ещё какой-то чужинский народ по миру бродит. Мало нам своих печалей…

Таши наконец справился с оцепенением, вытащил меч и обвел взглядом поляну, усыпанную мёртвыми телами.

– Что ж мы тогда его отпустили, мангаса проклятого? – проскрежетал он. – Да если б я знал…

– Успокойся! – резко сказал Ромар. – Потому я тебе и не говорил ничего прежде времени, чтобы ты глупостей не напорол. Тебя послали не на мангасов охотиться, а дело делать. Бродит он тут и пусть себе бродит. Сам видишь, нас он не тронул, даже помог. Вот и ты его не трогай. Давай лучше в путь собираться. Карликов нам всех всё равно не закопать, так что пусть лисицам достаются. Ох и нечисти тут потом заведётся… не приведи Лар кому-нибудь на этой поляне заночевать. Убить не убьют, но и целым не отпустят.

За день они ушли довольно далеко от недоброго места, так что Уника наконец перестала испуганно вздрагивать от всякого лесного шороха. К полудню утренний морозец заметно сдал, но вместе с тем откуда-то натянуло низких обложных туч, из которых засеял мелкий нетающий снег. Началась зима.

– Ничего, – привычно утешал Ромар. – Зимой по болотам легче ходить. Мшаники попромёрзнут, коркой ледяной возьмутся, пройдём как по плотной дороге. А летом бы вязли, что муха в пчелиный мёд.

Таши пытался представить себе хвалёные болота, но это не удавалось. Дома болотинами звали камыши. Вдоль лугового берега камыш местами чуть не на день пути тянулся, но даже в плавнях всегда пройти можно – где вброд, где вплавь. Но как камыш может со мхом быть? Да ещё и трясина какая-то…

Холмы, поросшие крупным сосняком пополам с берёзами, перемежались мокрым лесом, где господствовала ольха, горькая осина и опять же берёза. Мха кругом было сколько угодно, но Ромар обещал что-то ещё более мшистое. Откуда он знает, если сам здесь не бывал? Полдня идём, а ничто не показывает, что лес где-то собирается уступать место хоть болоту, хоть чему бы то ни было.

Болота открылись неожиданно. Очередной холм оказался последним, и сосны у его подножия разом скукожились, потеряли в росте и вскоре уступили место моховым кочкам, на которых белые клочья отцветшей пушицы сливались с первым, ещё не улёгшимся как следует снегом.

Под ногами сразу зачавкало, идти стало трудно. Ромар надеялся зря: конечно, болота не промёрзли, да и не могли промёрзнуть за два дня бесснежных холодов. Толстое одеяло красного мха укрывало его, в гиблых, отороченных белоусом местах медленно сгнивали жирные болотные травы, со дна трясин лениво поднимались пузыри, неспешно перемешивая затхлое варево. Где оказывалось если не суше, то хотя бы плотнее, корявились уродливые сосенки, сходные с лесными великанами, как диатрит чем-то похож на человека. В таких местах одна на другую громоздились моховые кочки, рассыпающиеся под стопой. Там тоже ничто не замёрзло, из-под ног выступала вода, разом съедавшая снежок, сизые от мороза ягоды клюквы кровянились во мху. Уника на ходу подхватывала ягоды – всё не лишнее будет в дороге, – бросала в торбу. Угостила Таши и Ромара. Таши скривился от кислого, а Ромар благодарно кивнул.