Выжигаю имена в сердце своем (СИ) - Надежда Светлая
Вдали виднелись отбывшие первыми водные паланкины. Взращённые любящими родителями девочки и мальчики разных возрастов, цветов кожи, роста и телосложения неподвижно лежали в белоснежных одеяниях. Белые лилии поверх маленьких ладоней молчаливо сопровождали их. Бледные лица детей не выражали ни боли, ни усталости. Можно было подумать, что они прилегли на часок-другой восстановить силы после весёлой беготни и вот-вот откроют глаза и вновь пустятся в пляс. Но чуду не суждено было сбыться.
За похоронной процессией наблюдал весь Ассаад. Исключений не было. Были ли они ранены, восстанавливали ли по крупицам уцелевшие вещи или заботились о других выживших. И это не потому, что люди были вынуждены это делать, нет. А потому что глубоко почитали и уважали в равной степени каждого ушедшего человека, кто не смог перешагнуть порог нового дня. Скорбели по матерям, отцам, братьям, сёстрам и детям. Горевали едино, не делая разницы между болью чужой или своей.
Но сильнее сопереживали выжившим. Выжившим, но потерявшим нечто большее, чем сама жизнь. Потерявшим связь прочнее металла и тоньше бутафорского стекла.
Нескончаемая очередь в тёмных траурных одеждах медленно спускалась к бревенчатому причалу, по пути нашёптывая холодным водам отправить близких в последний путь как можно мягче. Под приглушённые отзвуки природы тихие лодки уплывали в царство вечности и покоя.
Чёрные вуали скрывали опухшие лица женщин, кто этой бесконечной ночью сражались за каждую жизнь, склонявшуюся то на одну, то на другую чашу весов. За жизнь тех, кто непреднамеренно стал чьей-то мишенью. С невообразимой доселе тяжестью на сердце медсёстры наблюдали за последними трепетаниями отяжелевших век, выдыхаемыми в агонии словами и еле слышимыми вздохами.
Мужчины, чьи тела стягивали десятки бинтов, по стойке смирно стояли чуть поодаль, боясь случайно скользнуть взглядом по уплывающим вдаль лодкам. Из последних сил нервно стискивая пальцы рук, они секунда за секундой заново проживали последние часы, прокручивая моменты деяний человека, но не человеческих.
Уцелевшие старики и дети цеплялись друг за друга, боясь потерять друг друга и быть потерянными в себе.
Сознание медленно возвращалось к выжившим, даря мнимое ощущение контроля за происходящим. Ян открыл мутные от смога глаза, медленно всматриваясь в толпу. Многие были сломлены, многие были изувечены. И на каждом из них остался несмываемый след войны, чётко отпечатавшийся внутри. На потёртой коже рук, держащих тяжёлые копья и стрелы. На огрубевших ступнях ног. Прежде, чем вернуть свои земли…
Океан человеческих стенаний завывал, вовлекал в бурный водоворот надрывного, безутешного плача. Скорбная процессия близилась к завершению. И кричащим напоминанием тому служила пустота в сердцах, в обгоревших до основания домах. В самом Ассааде — в ассаадцах.
* * *
Не изменяющие своим правилам ассаадцы решили утопить горе в изнуряющей работе, выводя предел физических нагрузок на новый уровень. Долгие часы работы без продыху больше не воспринимались как каторжное обращение, напротив, жители островного государства упрашивали увеличить объёмы их работы, выполняя за раз полторы, а в более отчаянных случаях — две нормы. Основной причиной этому было полуразрушенное состояние Ассаада. Никто не уточнял, о зданиях или о людях шла речь. Все прекрасно осознавали, что если смертельную усталость снизить хоть на сотую долю, то чёрные воспоминания настигнут подобно яростной буре, подобно пожару, что своим безжалостным пламенем уничтожит больше людей, чем накануне, доводя несчастных до безумного исступления.
Сгоревшие до основания деревянные дома быстро исчезали их вида, сменяясь каменными, реже — домами из плинфы. Следы бойни старались скрыть в первые же дни, выкорчёвывая сожжённые деревья и высаживая молодые побеги, делясь с народом смехотворной надеждой.
Так, окружающая обстановка на острове быстро изменилась. За исключением одного уголка — места, что стало концом грязной борьбы и началом малого восстания, монумента Цавонеся. Обугленные обломки крыльев в беспорядке валялись по всему периметру невысокой площадки. Смолистые щепки, сажа и обуглившиеся вещи толстым слоем накрывали бесплодную землю. От царящей здесь тягостной атмосферы всё сжималось внутри у каждого, кто сюда приходил. И чем дольше люди колебались, не желая прикасаться к пыльным развалинам, тем прочнее в них укоренялась мысль о невозможности вернуться к привычной жизни.
Стоило людям свыкнуться с нынешним безутешным состоянием, как отдалённо послышался приглушенный топот. Звуки строительства прекратились. Принесённые ветром чужие голоса медленно долетели до центра города, вызывая по всему телу неконтролируемое дрожь. Гулко сглатывая подкативший к горлу ком, командир воинских частей всмотрелся в размытый горизонт, готовясь отдать приказ к наступлению. Издали показались медленно приближающиеся фигуры в парчовых красных мантиях.
Целители.
С кончиков низко надвинутых на глаза капюшонов привычно свисали посеребрённые кисточки. Под алыми мантиями виднелись чёрные кафтаны с ромбовидной отделкой и высоким горлом. Поверх них лёгкие металлические латы — они защищали обладателей целебной магии. Выпуклые металлические пуговицы с извивающейся змеей, в центре которых переливалось изумрудное стекло, были обвиты тонкими верёвочками, на концах которых неизменно поблёскивали маленькие кисточки. Прямого кроя штаны цвета графита плотно прилегали к телу, удерживая оптимальную температуру. Эластичная и прочная полоска ткани, закреплённая чуть выше колена, могла быть снята лёгким движением руки и использована в качестве кровоостанавливающего жгута. Каждая деталь походной одежды обеспечивала её удобство и практичность, а не эстетическое удовольствие.
Передвигаясь небольшими группами и сохраняя между собой дистанцию в пять метров, целители медленно приблизились к переполошившимся ассаадцам. Сбоку от них скромно шествовал рыжеволосый парень, направляя мелкие отряды к центру города. Его взгляд невольно упал на полностью разрушенный памятник и искалеченных людей в бинтах, разбирающих грязные обломки. Споткнувшись, юноша неуклюже рухнул на землю. Мимо проходящие люди предлагали помощь витающему в мыслях парню, но, не добившись никакой реакции, тихо продолжили свой путь к раненым.
Отрешённый взгляд скользнул по опустевшей территории, некогда украшенной ярко-оранжевыми лентами и лесным шалфеем. Полуденное солнце больше не светило над головой, запертое в плену надвигающихся гроз. Безрадостная картинка
