Илья Носырев - Карта мира

Зато папе, как ни странно, стихотворение пришлось по сердцу — он даже ручкой помахивал в такт, а когда Гнидарь закончил, благостно сказал:

— Прелестная вещица, а самое в ней прекрасное, что просьба действительно заслуживает исполнения. Отец повинен за грехи сына, равно как и сын — за грехи отца. Я считаю, что маркиза Альфонса Бракксгаузентруппа необходимо судить и посадить в тюрьму.

Фраза прозвучала, точно удар гонга.

— Какого черта? — взвизгнул маркиз, вскакивая со своего места.

— Выбирайте выражения! — сухо сказал Каликст. — Канцелярии известно, что вы некогда были осуждены за чародейство и даже трудились на галерах. Наказание должно было пойти вам на пользу и принято во исправление вашего нрава — но, увы, к тем, кто закоснел в грехе, Небо глухо. Вы не сошли с пути зла, не покаялись. Теперь остаток жизни своей вы проведете, грызя цепи в тюрьме.

Что тут началось! Крестьяне, только что стоявшие с постными лицами, ликовали и швыряли шапки в воздух! Каликст, хотя и морщился, но вне всякого сомнения, был доволен произведенным эффектом. Иегуда уже не прятал улыбки. Даже многочисленные прихлебатели Альфонса Бракксгаузентруппа не очень-то грустили, а Лукас снял с головы треуголку и размахивал ею, очевидно, думая, что замок унаследует племянник униженного маркиза.

Папа сделал знак стражникам. Маркиза тотчас скрути-I ли и потащили заковывать в цепи.

— Стойте! — крикнул тот. — Минутку внимания!

— Пусть говорит, — кивнул папа. — Нужно уважать право дворянина высказываться, когда ему вздумается.

Маркиз, казалось, уже взял себя в руки.

— Вы осудили меня вместе с еретиками, — произнес он с достоинством, хотя и не без горячности, — что ж: это ваше право. Вы смешали меня с этой сиволапой грязью, и снова правы — я низко пал. Я падал всю жизнь, как метеор, как Люцифер, сброшенный с неба. И только одно я могу теперь заявить в свое оправдание: я боролся! Я боролся с собой всеми силами своей натуры — боролся за себя против себя самого же. Но теперь, когда вы наказали меня зато, что у меня просто не хватило силы закрыть ту дверь в моей душе, через которую рвется наружу чудовище, — теперь у меня нет ни сил, ни желания сопротивляться. Я хочу, чтобы вы увидели меня настоящего.

Стражники, решившие, что речь окончена, стали грубо толкать его вперед — но тут что-то странное произошло со ртом маркиза: он расширился и стал подобен трубе — но музыки оттуда не полилось, зато из нее высунулись две руки, сперва безжизненно повиснув, затем они начали ощупывать пространство. Казалось, из нутра маркиза вылезает человек — правда, нижняя часть его туловища закономерно сжималась, словно исполняя правило сохранения материи. Наружу явился некий пузырь кровавого цвета (а грудь маркиза опала и сжалась), затем показался мерзкий позвоночник, опутанный пурпурными потрохами — наконец, маркиз вывернулся полностью, точно так, как о том рассказывали крестьяне — и превратился практически в дракона, в страшное существо, анатомически идентичное человеку, и при этом существо, чья сумма частей не была равна целому и, следовательно, не являвшееся человеком.

Он извивался кроваво-красными кольцами, как диковинный змей, а толпа зачарованно глядела на этот танец. Змея-факир — что может быть ужасней?

Раздался сухой стук. Рональд повернулся: дама, только что стоявшая рядом с ним, рухнула в обморок. За ней упала вторая, третья, четвертая… дамы катились по ступенькам, словно фигуры с рухнувшей шахматной доски — но никто не спешил им помочь. Мужчины не могли пошевелиться: кто-то умирал от отвращения, кто-то — от ужаса. Только лицо Иегуды оставалось бесстрастным: монах, казалось, не испытывал ничего, кроме научной любознательности.

Первым опомнился, как ни странно, капитан Александр.

— Хватайте чародея! — крикнул он.

Стражники опасливо бросились на чудовище — и напрасно: ударом мощного хвоста (кишок?) маркиз отправил на тот свет сразу двоих из них, быстрым движением костяной руки пропорол живот еще одному; затем сделал фантастический прыжок и мигом оказался на трибунах, совсем рядом с Рональдом. Люди завизжали и в ужасе стали карабкаться друг по другу. Рыцарь впервые увидел, как страшна паника: вместо того, чтобы расходиться или разбегаться, большинство находящихся на трибунах, по сути дела, рухнуло друг на друга, мешая и соседям, и себе выбраться из кромешного ада, в которые превратились трибуны. Они барахтались на полу, словно пассажиры только что затонувшего корабля. Маркиз неспешно двигался по их спинам, то переступая костяными конечностями, то ползая на брюхе. За ним оставался слизистый след.

— Черт побери! Я знал, я же видел его насквозь! — кричал Иегуда — Я же все время глядел на его живот и видел, что внутри он совсем другой — как перелицованный пиджак! У него две стороны — и каждая может быть отдельным существом: либо человек, либо дракон!

Трибуны опустели — можно и так выразиться, учитывая, что на них никто не сидел: все лежали ниц, пытаясь ползти друг по другу и стараясь не смотреть на то страшное существо, которое течет по их спинам, словно скоростная гусеница.

Издавая утробой странные звуки, будто смеясь, чудовище ударом задней костяной ноги подбило деревянную опору, и левые ряды трибуны рухнули вниз. Рональд проехался животом по доскам и свалился на землю, прямо туда, где стояли виселицы и дыбы.

— Папу! Спасайте папу! — слышен был голос капитана Александра. Он тащил на плечах потерявшего сознание Каликста, расчищая дорогу кулаком левой руки и мощной ногой. Взвизгнул Лукас, полетевший с трибуны кувырком и сломавший ногу.

И в суматохе этой Рональд увидел лицо Гнидаря, непредставимо красное и потное — ничего общего с тем возвышенным молодым человеком, который пять минут назад читал толпе свои стихи.

— Ключ! Ключ! — кричал ему Гнидарь, подпрыгивая на обеих ногах и звеня цепями.

Внезапно Рональд понял, что он имеет в виду — он перевернул тело стражника, стараясь не запачкаться в мерзкой слизи, снял у него с пояса связку ключей и бросил Гнидарю. Тот мгновенно отыскал нужный и разомкнул свои кандалы. Бросил их на землю и мигом затерялся в толпе.

«Нельзя так лежать! Стыдно!» — сурово произнес внутренний голос, и Рональд вскочил на ноги. Слава Богу, меч был при нем, и рыцарь теперь пытался подавить сверхъестественный страх, подступавший к горлу волнами тошноты.

— Ах ты, гадина! — Рональд прыгал через поскуливающих под его ногами людей, устремляясь к маркизу. Тот, казалось, устрашился своего старого недруга и, продолжая гадить людям, обрушивая на них деревянные опоры, в то же время старался утечь подальше. Их разделяло всего несколько шагов — рыцарь нагнал маркиза у самой стены замка, к которой примыкал верхний ряд трибуны.