Иван Мельников - Арагонские хроники

**

Прежде всего Клодия собиралась поговорить с рыцарем Джоном, который с гибелью Белого Ордена вернул себе настоящее имя и титул, а также возможность жениться. Но баронесса с отчаянием понимала — произошло это слишком поздно, она уже не была уверена, что ответит «да» на предложение руки и сердца графа Габриэля Оллгуда. Благо речь пока шла не о том, хоть и напоминала прощание навсегда.

В коридоре, разделявшем два ряда кают, ее задержал Гилберт. Именно из-за той встречи Клодия сейчас боялась входить в комнату своего бывшего — как она теперь для себя решила — любовника.

Гилберт был прекрасен. Он словно стал выше ростом, шире в плечах, в нем появились неуловимая суровая властность и сила, благодаря которой мужчину сразу можно отличить от мальчишки. Но сейчас внезапный проблеск этих качеств скорее тревожил и отталкивал девушку. Юноша поведал, как одолел Великого Магистра Белого Ордена, исполнив то, чего не смогли сделать рыцарь Джон и Арагон ХIII вместе взятые. Тила, похоже, он даже не брал в расчет. Рассказал, как непременно покроет себя славой в грядущей битве и, сразив Царицу Бурь, посвятит свою победу ей, Клодии. Речи Гилберта не звучали хвастливо — в них сквозила незыблемая уверенность. Он надвигался на нее, отрезая отходные пути, и в итоге зажал в углу, буравя испытующим взглядом лицо баронессы.

— Я знаю, у меня есть соперники, — жаркий шепот Гилберта заставил Клодию содрогнуться, но не от возбуждения, как бывало раньше, а от панического ужаса. Сразу после этих слов он схватил девушку за волосы и, откинув ее голову назад, запечатлел на шее жадный поцелуй. — Но ты станешь моей, Клодия, запомни! Я возьму твою любовь силой, если нежность тебе не по нраву!

Гилберт оттолкнул ее, больно ударив о перегородку плечом. «Будет синяк», — машинально подумала баронесса, выкрикивая в ответ Гилберту убедительные, как она надеялась, упреки. Услышав «ни подвигами, ни убийствами нельзя завоевать чужое сердце», оруженосец улыбнулся, не презрительно или угрожающе, а с каким-то незнакомым чувством на лице. Ну а после фразы «я скорее умру, чем покорюсь насилию», юноша повернулся к раскрасневшейся встрепанной девушке спиной и удалился к себе в каюту. Только тогда она осознала, что Гилберт впервые обратился к ней на «ты».

**

Завершился нелегкий разговор с Джоном, которого баронесса упросила в случае катастрофы на Золотых Полях увести «Быстрее ветра» в столицу и возглавить армии сопротивления. Поставлена точка в еще более сложном споре с королем, которого Клодия (теперь она отчетливо это понимала) любила и чьей женой хотела бы стать, несмотря на возмутительные привычки, коими Арагон не желал поступиться. Но, опять-таки, в этот раз с государем решались куда более важные проблемы. Попробуйте убедить самовлюбленного подростка, уверившегося чуть ли не в своем бессмертии после победы над Орденом Странствий, что конфликт все еще можно решить мирно, даже имея в руках артинский свисток и меч Арагона I.

И вот девушка прижалась лбом к прохладному дереву стены перед незапертой дверью в каюту оруженосца, боясь войти и опять посмотреть в его изменившееся лицо.

Она несмело постучала.

— Гилберт, это Клодия, могу я войти?

— Да, конечно, леди Клодия.

Она шагнула в комнату, как всегда безупречно убранную: лежащие на походном сундуке начищенные доспехи, меч — подарок барона, установленный под окном переносной жертвенник бога войны Александра, аккуратно скатанное белье в гамаке — ничто не выдавало страстей, бушующих в душе владельца. В воздухе разливался аромат благовоний. Гилберт поднялся с колен, прикрыв плащом какой-то небольшой предмет, находившийся у источающего терпкий дым алтарного треножника. Взгляд мужчины, в которого превратился недавний юноша, был спокоен.

— Гилберт, — неуверенно начала баронесса, — я хотела с тобой объясниться…

Клодия не ошиблась — последовавший разговор оказался самым трудным за вечер. Слова ее разбивались о невидимую броню Гилберта так же, как дождевые капли о стальной щит. Даже когда девушка назвала имена двух других своих любовников, лицо ее собеседника не дрогнуло. Тем не менее ей удалось вытянуть из оруженосца клятву не вредить соперникам, хоть она не особенно теперь верила его обещаниям. Ведь по всему выходило, что Великого Магистра Гленна оруженосец, прежде с крайней серьезностью относившийся к делам чести, зарубил в спину.

«Он не сумел бы измениться так за один день, — Клодия горько вздохнула, — просто раньше я не принимала этого во внимание».

Молодой человек уверил баронессу в своей готовности служить ей в любое время дня и ночи, а затем деликатно выпроводил из комнаты.

Будущая королева Арагонская (или, возможно, будущая жертва собственной веры в честь, отвагу и любовь) постояла немного у захлопнувшейся двери, растерянно глядя перед собой, а затем направилась в кают-компанию, где попросила всех собраться для обсуждения деталей своего самоубийственного предприятия. Внезапно Клодия замерла и, словно прислушиваясь, погладила свой пока еще совершенно плоский живот. Потом, окончательно решившись, толкнула створчатые двери и вошла.

— Я созвала вас, чтобы поставить в известность о моих дальнейших планах, — девушка стояла спиной к столу, за которым сидели ее друзья, все, кроме Гилберта и Арагона… — Почему о моих? Я не могу требовать от кого-то из вас следовать за мной и королем. Некоторые из нашего отряда вообще могли бы находиться по ту сторону… — ее никто не перебивал, и Клодия продолжала: — Я предлагаю вклиниться между наступающими нелюдями и нашими войсками. Все равно государь должен попытаться избавить мир от Царицы Бурь, а значит, не миновать пребывания в первых рядах. Эвистрайя согласилась поддержать меня музыкой и напомнить воинам обеих сторон историю наших предков. Я полагаю, у магов найдется способ усилить мой голос, и все услышат мои слова. Я хочу мира.

— Клодия, на что ты, собственно, надеешься? — задал главный вопрос барон де Монте.

— На чудо, на череду случайностей или на пробуждение здравого смысла — как угодно.

Девушка невесело усмехнулась, вспоминая сходное начало спора с королем и ожидая примерно того же. Клодии был виден лишь Джон, сидевший в кресле отдельно, ближе к ней, — вероятно, единственный союзник ее безумия. Нынешний Главный Королевский Шериф (с согласия Арагона баронесса сложила с себя полномочия на могучие плечи графа Оллгуда) задумчиво оглядывал собравшихся, слегка приподняв бровь и перекатывая в ладони два перстня — с гербами монарха и Штейна. Похоже, он был чем-то удивлен.