Максим Далин - Моя Святая Земля

— Простите мне опоздание, прекрасные мессиры, — сказал Марбелл, отвечая на кивки поклоном. — Меня задержали дела чрезвычайной важности.

— Раньше, чем начнётся Совет, — сказал канцлер мрачно, — вы, Марбелл, тоже должны узнать наши главные новости. Весь праведный мир — и Святая Земля как часть его — осиротели сегодня. Мы остались без Иерарха, Отца Небесного.

Марбелл подвинул ногой ближайшее кресло и сел.

— Как? — спросил он, на миг не совладав с удивлением. — Отец Дерек умер?

— Покоится в бозе, — кивнул канцлер. — Наставник-целитель сообщил, что в церкви с нашим Отцом Небесным случился сердечный удар. Иерарх умер полчаса назад.

— На этой свадьбе всё пошло не так, — сокрушённо вставил герцог Наджел, единственный приглашаемый ко двору родственник, смотритель северных провинций. — Его прекраснейшее святейшество переволновались… из-за этого самозванца и изменника, я так полагаю.

— Отличное предзнаменование, что и говорить, — буркнул генеральный прокурор. — Свадьбу придётся отложить из-за траура, потом ждать, когда Святой Орден выберет нового Небесного Отца — а народишко будет болтать, что это из-за глупостей, которые несла девчонка из Златолесья…

— Стойте-ка, — вдруг сообразил маршал, который никогда не отличался острым умом. — Это как — отложить? Никак нельзя откладывать. Ведь Оловянный Бор-то должен пойти…

— Помолчите-ка, Лонг! — довольно бесцеремонно оборвал его канцлер. — Думайте, что говорите.

— А что я сказал-то, чего никто не знал? — возмутился маршал обиженным басом. — Тоже мне, секрет нашли! Да государь на первом обеде с невестой так прямо и сказал: Златолесье будет нашей провинцией, точка.

Дамьен воздел глаза к небу с выражением "Боже милосердный, с кем приходится работать!"

— А как, прекрасные мессиры, прошу прощения, обойдёмся с самозванцем? — вкрадчиво спросил шеф Тайной Канцелярии.

— Никак, — отвечал канцлер со вздохом. — Забудьте. Его уже, можно сказать, нет. Государь решил им позабавиться…

Шеф шпионов улыбнулся наивной и весёлой улыбкой.

— Ах, проницательнейший мессир Дамьен, а знаете ли вы, что наш добрый государь, после довольно продолжительной беседы, пригласил самозванца в свою любимую гостиную в Западной Башне? И там они снова дружески беседуют, пока мы тут пытаемся разобраться в ситуации.

Канцлер оживился.

— Так это же прекрасно, мессиры. Я полагаю, что этот юноша может быть очень и очень полезен короне. Проявить милосердие, объявить его безумным… не знаю… одержимым — и сослать в замок, к примеру, в Медовый Приют. Или в Гнездо Ветров. На моей земле…

— Так ведь не получится, прекраснейший мессир, — возразил шеф Тайной Канцелярии, приподняв брови в этакой нарочито скорбной гримаске. — Ведь мальчик-то — не иначе, как посланец Тех Сил. Оказался ночью в запертом храме, который проверяли и монахи, и мои люди — э? — да ещё и в обществе проклятого. Расстроил свадьбу, смутил невесту. Взбаламутил народ — весь город уже неделю болтает о Благом, якобы, Истинном Короле. В довершение всего — уморил Иерарха. Ну ведь очевидно же, что он уморил Иерарха?

Маршал кивал, генеральный прокурор — тоже. Герцог Наджел тоже делал какие-то одобрительные жесты. Марбеллу было, в сущности, всё равно: ну, что это решает, в самом деле? У старого дурака от ужаса разорвалось сердце — меньше бы жрал, здоровее был бы. Вдобавок, члены Совета ещё не знают, что принц-регент тоже мёртв уже около часа — слуги думают, что он снова в беспамятстве, и пока что пусть себе думают. А дальше-то что? Решится, как всегда решалось. И благой король — тоже мне препятствие! Бриан, когда понадобилось, пристрелил его отца, как оленя — и Святая Земля не провалилась в преисподнюю, и даже храм Святой Розы ещё стоит. Мёртвых похоронят, кое-кого из живых заткнут на веки вечные — на том мир держится и будет держаться…

Но канцлер возмутился:

— Я вас умоляю, Холан! Это не разумно, более того — преступно расточительно!

— А! — воскликнул шеф шпиков. — Так вы верите, что мальчик — благой король?

— А вы — нет?

— И будучи убеждены в том, что мнимый самозванец — настоящий сын покойного государя — не осознаёте ли себя государственным изменником в любом случае? — осведомился шеф Тайной Канцелярии развесёлым тоном. — Дорогой Дамьен, простите, но ваше поведение нелепо — из уважения и любви не говорю "преступно".

— Я пекусь о казне, — упавшим голосом сказал канцлер.

— А вот не надо так печься о казне, — улыбнулся Холан. — Надо не на мистические силы надеяться, а работать, знаете ли. Зарабатывать деньги для казны. А не собственные карманы набивать, дражайший мессир. Лучше подумайте о том, как скорее устроить эту свадьбу — и будут деньги на перевооружение армии. Отважнейший мессир Лонг ведь на это намекал?

Марбелл, совершенно не желавший влезать в разговор, не выдержал;

— Прекрасный мессир Холан, — сказал он, — всё это звучит логично и здраво, но вы упускаете одно обстоятельство.

— Какое же? — шеф шпиков поднял бровь, и Марбелл порадовался, что его удалось выбить из невозмутимо весёлого расположения духа.

— Волю государя, — отчеканил Марбелл. — Вы не принимаете во внимание волю государя. Вот сейчас войдёт государь и скажет, что самозванца желает отпустить. Или жалует титулом. Или объявляет собственным братом. Или намерен зажарить и съесть. И что вы, прошу прощения, ему скажете?

— Хм… — задумался Холан. — Тогда вы скажете, Марбелл. Ведь в том и заключается главное, ради чего вас с вашей проклятой кровью, жуткой репутацией и сомнительным происхождением терпят при дворе. Вы, милейший, славитесь умением уговаривать государя. Именно поэтому вас до сих пор не сожгли в корзине, полной чёрных кошек.

Марбелл поклонился, думая, что если и скажет демону что-то в этом роде, то о том, как Холан, лейб-шпион двора Сердца Мира, поучал его, Марбелла, принуждать к чему-то государя. И от Холана в момент останется мокрое место, которое займут раньше, чем оно успеет высохнуть.

— Конечно, мессиры, — подытожил генеральный прокурор. — Конечно, тут должен быть громкий процесс. Вот ещё принц-регент бы… догадался промолчать…

— Что за процесс? — раздался от двери ледяной голос демона, поразивший увлёкшихся вассалов, как гром среди ясного неба.

Король стоял в дверях. Осунулся в одночасье, глаза красные, словно от бессонницы или слёз, под глазами — чёрные круги. Багровый туман ужаса окружал его и стелился шлейфом.

Члены Совета поднимались слишком поспешно, грохоча ножками кресел. Физиономии у них были перепуганные, и все, кроме Марбелла, пытались сохранить хорошую мину, но, очевидно, думали, сколько же прекрасный государь успел услышать.