Татьяна Гуркало - Второй верхний предел

— Удержать себя? — спросил Хаски.

Амария величественно кивнул.

Удержать себя. А как? Предок ведь не ответит, скотина. Возможно, он вообще таким вот странным образом развлекается. Скучно ему в зеркальном коридоре.

Удержать себя.

Наверное, чтобы не впустить в себя что-то чужое, для начала следует понять, что там было изначально.

А что там было?

Огонь там был и ветер. Алые языки пламени, выплясывавшие в завораживающем танце, переплетающиеся, то сражающиеся, то сливающиеся воедино, желавшие разрушить, захватить, превратить в серый пепел, очистив пространство для чего-то нового и наверняка интересного.

Удержать себя? То есть удержать огонь? Остановить его?

Но как огонь можно остановить? И нужно ли? Ведь огонь, который не бежит вперед подгоняемый порывами ветра рано или поздно сожрет всю пищу, которая есть на этом месте и погаснет. Умрет от голода, как неразумный ребенок не способный самостоятельно найти себе пропитание.

Огонь жив пока движется. Пока перебирается с ветки на ветку, полыхает алым знаменем, потом притворяется крошечным и жалким росточком, чтобы в следующее мгновение вспыхнуть до небес, поедая деревья, которые только что насмешливо шелестели листвой.

Да, огонь умеет только разрушать. Бежать вперед, оставляя за собой свободное пространство усеянное пеплом. Потом на этом пространстве вырастет что-то новое, у чего не было бы шансов прежде, потому, что старое бы не позволило. Бежать, лететь и не оглядываться, не застывать на месте, не пытаться удержать форму, оставаться навсегда одинаковым и неизменчивым. Огонь, это вечное движение, а значит…

Что это значит?

На самом деле, огонь это только огонь. То есть, либо огонь, либо нет. Он сам по себе меняется, но меняется в каких-то доступных ему рамках. Все, что выходит за эти рамки явно лишнее и его следует уничтожить, позволить огню пообедать необычным блюдом.

Неужели так просто?

Позволить огню сожрать все, что он сочтет лишним. Поверить в то, что он не ошибется, словно поверить самому себе.

А полностью доверять самому себе могут только такие предельно самоуверенные личности как Тошиминэ Айя.

Но ведь бежать за командиром, подражая ему, нельзя. Разве не так?

Хаски тряхнул головой и посмотрел на подозрительно улыбчивого предка, словно надеялся найти в его облике подсказку. Пустые надежды. Этот человек не станет подсказывать, если уверен, что кто-то может найти ответ самостоятельно. С другой стороны, если он настолько в этом уверен, то, наверное, следует гордиться и немного больше доверять такому далекому от совершенства первому помощнику, как Хаски Дотжо. В конце концов, Тошиминэ не настолько глуп, чтобы доверить сектор какому-то совсем уж недостойному этого парню.

Наверное, стоит рискнуть. Превращаться во что-то несуразное совершенно не хотелось. А если он ошибся, то что же, однажды он уже умирал, придется попробовать еще раз. Возможно, на этот раз попытка даже увенчается успехом.

Хаски закрыл глаза, чтобы не видеть Амарию, потянулся к огню, погладил его, словно нетерпеливо приплясывающего охотничьего пса и кивнул, позволяя броситься на добычу.

— Ты что творишь, мальчишка?! — вопль предка заставил открыть глаза и удивленно уставиться на его ошарашенную физиономию.

— Расчищаю территорию, — сказал Хаски.

— Территорию?! Ты должен был почувствовать в себе то, что тебе не принадлежит!

— А я чувствую, — задумчиво признался Хаски.

Ведь и вправду чувствует. Странные светлые блики, пытающиеся притвориться пламенем. Что-то тяжелое и вязкое, как размокшая глина, сбивается в комок и пытается убраться как можно дальше от казавшегося таким уютным места. И ветер, очень много пахнущего грозой ветра. Он отрывает от огня языки, кружит их, заставляет изгибаться и трепетать. Постепенно нагревается и меняется, сливаясь со знакомым сухим и горячим погонщиком огня. Ветер это хорошо, чем больше ветра, тем быстрее побежит пламя. А может оно вообще крылья обретет, превратится в диковинную птицу и наконец, сможет взлететь над привычным миром и оглядеться.

— Болван?! — взвыл Амария, как-то неуверенно оглядываясь. — Ты внимание привлек! Отпускать огонь следовало, когда из разлома выберешься!

— И что? — спросил Хаски, не став уточнять, что о чем-то подобном многоуважаемый предок, вероятно, забыл предупредить.

— И все. Надеюсь, твой командир сможет тебя вытащить.

— Вытащить? — удивился Хаски.

— Сам ты уже не выберешься, — припечатал Амария. — Ты, как бы это помягче сказать, из чужака превратился в часть изменчивой реальности. Ты ведь ее сейчас меняешь, придурок. Но надолго тебя не хватит, поэтому, довольно скоро тебя разорвут на части, поделят между собой, встроят в себя и опять расползутся по своим углам.

— Кто? — спросил Хаски, решив не уточнять, откуда предку это известно. Кто знает, какие тайны открываются ушедшим за грань?

— Местные боги. То из чего рождаются стихии.

Хаски зачем-то кивнул, хотя даже не попытался представить этих богов.

— И как Тошиминэ меня вытащит из пасти бога?

Тошиминэ конечно по своему велик, наверное, но до бога пока не дорос.

— Они его не видят. Они слепы и чтобы они кого-то заметили, он должен стать частью их мира, можно даже сказать, частью их самих. Они и есть этот мир. Их ведь много, поэтому этот мир столь нестабилен и способен принять любую форму, отреагировав на желание, а иногда просто мысль кого-то твердо стоящего на ногах. Уверенного и знающего чего он хочет, понимаешь?

Хаски кивнул. Чего уж непонятного. Сам он, к сожалению, понять чего желает, не способен.

— А как он узнает, что меня нужно тащить?

— Узнает, — улыбнулся предок. — Почувствует, что твоя энергия, а вместе с ней и жизнь утекает в какую-то бездонную пропасть и бросится спасать. У тебя правильный командир. Понимает, что должен сначала спасти подчиненного и лишь после этого его наказать. Если подчиненного не вытащить их той дыры, в которой он решил распрощаться с жизнью, то отпинать его морально и физически будет практически невозможно. Мертвых очень сложно удержать.

— Удержать? — удивленно переспросил Хаски. Ему почему-то казалось, что никто в здравом уме мертвых вообще не трогает. Хотя был ли здравый ум у Лоя Амарии достоверно неизвестно.

Предок мрачно кивнул.

— Наконец-то, — сказал, глядя поверх головы Хаски и первого желтых резко дернуло и куда-то потянуло. Подбросило и приложило физиономией обо что-то твердое.

Хаски открыл глаза, некоторое время удивленно таращился на траву и лишь потом сообразил оглядеться. Над ним стоял мрачный Тошиминэ.