Мэрион Брэдли - Повелительница ястреба

— Ну что, Кэрил, готов? — спокойно спросила она мальчика. — Попытаемся?

Он кивнул.

— Тогда держись за меня покрепче.

Ромили выпрямилась, конь легко двинулся вперед. Она все вобрала в себя — и разум своего коня, и загадочные умишки сторожевых птиц, до смерти пугающихся мрака, холода, но ведущих себя тихо и покорно потому, что они доверяли голосам Ромили и Кэрила, твердившим о доброте и любви.

Ее сознание распространилось далее — наконец коснулось чего-то обмерзшего, заледеневшего в жажде крови и плоти. Баньши вновь вскрикнули удивленно, обиженно. Люди, птицы и кони с червинами опять замерли в ужасе, но девушка, обнявшая мальчика, не обратила на вопль никакого внимания. Им с Кэрилом ответили — и только!

Сначала она ощущала непробиваемое сопротивление, как будто уперлась в камень. Сознание баньши, в свою очередь, принялось давить на нее. В нем жил неутоленный голод — вот та страсть, которая полностью опутала сознание страшных птиц. Отсюда и крики, и желание смерти, пищи, тепла. Голод, точно неутоленное половое влечение, требовал немедленного и обязательного овладения всем тем, что излучает тепло, что движется, что излучает страх. Рождал жажду вкуснейшей, пьянящей и веселящей жидкости — крови!..

«Бедные, изголодавшиеся птички… это всего лишь поиск тепла и еды… как и каждая Божья тварь…»

В глазах зарябило, Ромили потеряла способность четко видеть — могла теперь только ощущать; она сама превратилась в баньши. Мгновение — и она одолела крутой гнев, ее прежнее, человечье, сознание взбунтовалось, однако Ромили спокойно с помощью силы, истекающей от маленького друга, утихомирила себя и вся отдалась этой новой, ноющей и скулящей жажде пищи… Почувствовала, как ее руки сжали плечи Кэрила… Тут ей удалось нащупать границу между своим «я», страстным желанием жить, добраться до противоположной стороны ледника — и жгучим, неуемным, до одурения голодом. Более того, она почуяла инстинктивно, совсем по-звериному, что и те ее братья, прячущиеся в скалах вокруг дорожки, тоже внимают ей. Они слушали, застыли и пооткрывали клювы…

«Вот, братец баньши, ты тоже один из нас, такой же, как я. Бог сотворил тебя охотником, твой удел рвать на части свою жертву. Я восхищаюсь и люблю тебя, как и всякую Божью тварь… Но вокруг есть звери, теплые, полные горячей крови, которые не боятся тебя. Они просто не могут бояться, потому что не в состоянии понять, что такое страх. Они сотворены для тебя, чтобы ты насыщался ими, поищи их между скал, мой маленький братец, и позволь мне продолжить путь… Именем святого Валентина я заклинаю тебя, приказываю: уходи отсюда, ищи более подходящую пищу… Благословен тот, кто милосерден, кто сохраняет жизнь брату… Я не причиню тебе вреда, — добавила Ромили, — поищи пищу для себя где-нибудь в другом месте».

Спустя мгновение ее разраставшееся, всеобъемлющее сознание слилось с сознанием всех разумных существ в горах. Это походило на единую радужную, переливающуюся ауру: и лошадь, на которой они скакали, и мягкое тело мальчика в ее руках, и мироощущение баньши, где главной страстью был голод, — все заискрилось, засветилось в лучах встающего над ломаной линией скал гигантского красного светила. Мир быстро наполнялся теплом, светом и всеохватывающим счастьем.

Рассвело. Кэрил прижался к девушке — так приятно было впитывать излучаемые им нежность и любовь. Метнулась откуда-то со стороны опасность, испугалась сама и растаяла.

«Даже если баньши сожрут меня как дань за то, чтобы все остальные могли пойти дальше, я буду счастлива тем, что испытала эту любовь, эту неиссякаемую жизненную силу, что до поры до времени таились во мне, в тебе, мой маленький братец баньши. Но я хочу жить, я хочу радоваться солнечному свету…»

Никогда ранее Ромили не испытывала такого наслаждения. Она не скрывала «слез. Это не имело никакого значения — слезы тоже дар Божий. В тот миг она слилась с окружающим миром, даже промерзший ледник был по-своему чудесен и словно бы в ответ на ее радость и мольбу чуть шевельнулся своим длинным, покоившимся на каменном ложе телом.

Затем эта связь и единение растаяли, угасли. Ромили увидела себя на леднике, рядом люди, кони, червины. Вон и замершие стервятники, а выше по заснеженному пологому склону какие-то гигантские короткокрылые птицы с толстыми ногами топали вереницей ко входу в пещеру.

— Да-а, они были такие голодные, а мы их лишили завтрака, — засмеялся Кэрил и повертелся, чтобы освободиться от ее тесных объятий.

Ромили шлепнула мальчика — помолчи, баньши еще вполне могут вернуться.

Когда группа добралась до противоположного края ледника и дорога, уже достаточно расширившаяся, приглаженная, нырнула за выступ скалы, к ним подъехал Карло и осипшим голосом поблагодарил:

— Спасибо, ребята. Действительно, не очень-то хотелось попасть к ним на завтрак, даже если они так голодны. Правильно сказал Румал — пусть поищут пищу в каком-нибудь другом месте.

Мужчины окружили их — в глазах у них застыло благоговение. Даже Орейн некоторое время не мог слова вымолвить, потом наконец шлепнул себя по ляжкам и воскликнул:

— Ай, глупые баньши! Каких вкусненьких мальчиков упустили. А может, вы уже не в их вкусе? Такие большие, мясо у вас жесткое, то ли дело молоденький горный кролик.

Все загоготали. Смеялись долго, от души, вытирая выступавшие на глазах слезы. Ромили тоже хихикала, однако при этом чувствовала слабость и опустошенность, как всегда бывает после того, как воспользуешься лараном.

Дом Карло покопался в своей переметной суме и грубовато заворчал:

— Что-то я последнее время в долгах как в шелках. И угостить мне вас нечем. После такой работы лерони обычно испытывают страшный голод. Ну, чем богаты, тем и рады. — Он вручил Ромили и Кэрилу сушеного мяса, фруктов, ломоть еще не до конца засохшего хлеба.

Ромили и Кэрил с жадностью набросились на еду. Скоро их щеки порозовели.

«Боже, это же тоже когда-то были живые существа, а я рву их зубами, глотаю… Чем я лучше баньши? И зерно, и плоды, и мясо когда-то были моими братьями. Нет, зерно и плоды Богом уготованы нам в пищу. А вот мясо — никогда!»

Кэрил, видно, тоже очень устал и с трудом жевал черствую корку. Мясо, как заметила Ромили, он тоже отложил. Значит, кое-что понял, осознал… Удивительно, как она раньше могла есть мясо! И позже, на привале, который сделали ближе к полудню, Ромили ограничилась только сушеными фруктами и хлебом, потом развела в воде муку и поела тюри. Вот что еще удивительно — когда во время кормежки сторожевые птицы с жадностью набросились на подвяленную тушку, это ее совсем не тронуло, не вызвало отвращения — так уж стервятники устроены.