Лорел Гамильтон - Кровь нуар

— Почему? — обернулась я и увидела, что он все еще голый. И сам того не замечает. Как ни странно, я без труда смотрела в глаза, не отвлекаясь. И даже, кажется, меня неуместно завораживали эти светло-голубые самоцветы.

— Глаза отмечают в нас прирожденных, подтверждая, что наша кровь близка к чистой, — ответил он.

— Я не знаю, что это значит, — ответила я все тем же чужим бесстрастным голосом.

— В кланах лишь несколько лет назад появились смешанные браки, — пояснил второй тигр.

— Зачем это было?

И снова мой голос прозвучал так, будто ответ мне безразличен.

— Все реже стала возникать беременность у королев, и все чаще становились случаи врожденных дефектов.

— Моя королева запретила нашему клану даже разговоры об этом, — вставил Криспин.

— Меня моя королева настолько терпеть не может, что мне даже наплевать. Позволь мне говорить без обиняков, Анита. — Он улыбнулся и тряхнул головой, и только тут я заметила, что он красив. Улыбка эта, поворот головы, проявление чего-то личного, и я сразу увидела все его лицо, не только глаза. — Кажется, надо, чтобы нас друг другу представили, чтобы называть по именам. Как-то это странно, когда…

Он не договорил. Как будто ему вдруг стало очень неловко.

— Когда я могу быть беременна твоим ребенком, — договорила я за него. И от произнесения вслух слегка успокоилась.

Он кивнул с очень несчастным видом.

— Я не знаю точно, что здесь произошло, но прошу прощения за сыгранную мною роль. Я подумал, когда ощутил зов, что мой клан меня нашел, и при этом нашел достаточно сильную королеву, что призывает меня к себе. Решил, что на меня ставят ловушку, и беременность тигрицы заставит меня вернуться в клан. Но я вижу, что тебе это все не более приятно, чем мне, и тоже ничего такого не хочется.

— И ты прав, — сказала я так тихо, что это вышло почти про себя.

Он протянул мне руку:

— Меня зовут Алекс Пинн, а что еще я могу сказать — не знаю.

Я едва не улыбнулась, что, наверное, было бы хорошо.

— А я Анита Блейк.

И мы пожали друг другу руки, как положено цивилизованным людям.

У него ладонь была так широка, что ему непросто было пожать мне руку. Однако у него получилось. Не вышло неловкости оттого, что у меня рука слишком маленькая, и мне это понравилось.

— Не могу я этого.

Это сказал Ричард. А кто же еще?

Я отпустила руку Алекса и повернулась к Ричарду, прислонившись к стене. Пока мы с Джейсоном врали, я старалась на него не смотреть. Во-первых, потому что врала. Во-вторых, не хотела видеть его лицо, когда он считал, будто я говорю правду. И его лицо меня не разочаровало.

Волосы он убрал назад в хвост, открыв обозрению до боли красивые черты. У мужчин его семьи такие скулы и подбородок, ради которых другие мужчины идут на пластические операции. Идеальная костная структура — для тех, кто любит мужественную красоту.

Он прислонился спиной к стене, прижав собственные руки. Явно сжимал и разжимал за спиной кулаки, видно было по сокращающимся мышцам плеч и бицепсам. Сжимал и разжимал — так он поступает, когда злится. Злится — но старается не поддаться собственному гневу.

То ли ламп не хватает в номерах этого отеля, то ли еще что, но глаза Ричарда были в тени и казались еще темнее, чем я помнила. И золотой оттенок волос тоже пропал — они стали просто темно-каштановыми.

Рядом с ним стоял Шанг-Да — единственный, кто был здесь выше Ричарда. Он глянул на Ричарда — и снова оглядел комнату. В какой-то момент наши с ним глаза встретились. Это у него потрясение — или на долю секунды мелькнуло в них сочувствие ко мне? Да нет, быть не может.

— Не могу, — повторил Ричард.

— Чего не можешь, Ульфрик? — спросил Джемиль.

— Не могу смотреть, как она идет в постель с другим. Не могу.

Голос его был спокоен, без гнева. Без потусторонней энергии. И только шевеление мышц выдавало бурю эмоций под обманчивой пленкой спокойствия.

— Я не собираюсь никогда больше что-либо делать с кем-либо из них, — сказала я, и в моем голосе разве что прорвавшийся намек на эмоции можно было услышать.

— Ты никогда не собираешься, Анита, я это знаю. И никогда, как ни странно, не бываешь виновата. Если бы ты просто меня обманывала и не могла бы удержать похоть в штанах, я бы как-то это пережил или просто ушел, но ты ведь совершенно честно никогда не делаешь этого намеренно.

Он отодвинулся от стены, и Шанг-Да занял пост у него за спиной.

— Что ты хочешь от меня услышать, Ричард?

Тут уже было эмоций побольше, и я узнала ее. Это была злость. Надо было бы ее подавить: когда в тебе живут звери, злость — это плохо. Но я не стала давить — напротив, обрадовалась. Стала ее уговаривать и подманивать поближе. Гнев — куда лучше других обуревавших меня эмоций — настолько ужасных, что я и смотреть на них не хотела, не то что ощущать.

— Хотел увидеть, как ты отшатнешься от его прикосновения. А ты как ни в чем не бывало.

— Ричард, он был под гипнозом. И ты это знаешь.

Он кивнул. Крупные его кисти были теперь на виду, и они сжимались и разжимались. Видна была работа всех мышц, от ладоней и до плеч.

— Знаю. И даже не могу его ненавидеть. Хотел бы, но ты права. Он не собирался с тобой два дня… иметь секс. Не хотел заставлять тебя забыть принять таблетку. И он в таком же ужасе сейчас, как мы все.

Он сделал еще шаг от стены, и покалывающая неотмирная энергия стала заполнять помещение.

— Ты не понимаешь, Анита? Ты лишила меня ощущения собственной правоты. Я должен все это проглотить, потому что иначе, если я просто среагирую как мужик, то я — сволочь. Но я же не святой, чтобы такое снести. Извини, просто я не святой.

Клубящаяся энергия обдавала жаром, как раскаленная печь.

Что-то во мне в темноте подсознания зашевелилось. Нет, не сейчас, ведь только что же было!

Я закрыла глаза, медленно вдохнула, еще медленнее выдохнула, считая про себя до десяти.

— Прошу тебя, Ульфрик, — раздался голос Джемиля, — не вызывай снова ее зверя.

— Волка, ты имеешь в виду. Всех ее зверей я не могу вызвать, как не могу быть всеми, кто нужен ей рядом в этой жизни.

На секунду на его лице отразилось такое страдание, что у меня сердце защемило. Но Ричард овладел собой, хотя и с видимым усилием. Я снова ощутила себя неправой.

— Ричард, я…

— Не надо, Анита, — махнул он рукой в мою сторону. — Не стоит. Это не хорошо и не плохо, это всего лишь правда.

Он посмотрел на меня, всей силой своих идеально-карих глаз. И только в них выразилось страдание, которое было только что на всем его лице. Только по ним было видно, как ему больно. Как больно сделала ему я. Я никогда этого не хотела — как и он никогда не хотел делать больно мне. Но то и дело так у нас выходило. Случайно.