Владислав Русанов - Стальной дрозд

– Согласна? – Глаза Гурана округлились.

– Да. Во имя процветания Аксамалы. Если мы боремся за нашу страну, то должны в чем-то себя ограничивать, смирять свои желания и соизмерять их с нуждами Аксамалы и новой возрожденной Сасандры. Я согласна. Тем более, мэтр Дольбрайн – мужчина интересный и не старый. Так ведь? – Она подмигнула.

Гуран с закаменевшим лицом поклонился и вышел из комнаты. Флане показалось, что он почему-то остался недоволен ее ответом.

Толпа на Клепсидральной площади взорвалась ликованием. К небу взлетели гугели и чепцы, пелеусы и токи.[38] Полдюжины трубачей поднесли к губам начищенные, сияющие ясным солнечным светом фанфары. Присутствующий на церемонии брат Оболо, отец-настоятель строящегося храма Триединого, воздел руки к небу, и ритуальная звезда из чистого золота засверкала у него на груди.

Министры улыбались и махали руками горожанам. Без излишнего рвения, но приветливо. Даже телохранители в алых накидках с серпами не могли сдержать легкие улыбки.

Мэтр Дольбрайн прижал ладони к сердцу и поклонился, наверное, уже пятый или шестой раз. Ему нравилось, когда народ радуется – когда простые обыватели выражают одобрение его словам и действиям.

В такие мгновения он едва ли не втягивал в себя выплескиваемые толпой эмоции. Как те чародеи, что разрушили Верхний город. Фра Абрельм, один из них, верой и правдой служил делу «младоаксмалианцев» и даже нашел четверых помощников и десяток мальчишек, обладателей кое-каких способностей. Правда, их сила оставляла желать лучшего, но восполнялась рвением и желанием стать полезными делу Аксамалы. Абрельм учил волшебников, а те, в свою очередь, передавали основы чародейского мастерства подросткам.

Кстати, пожилой колдун присутствовал тут же, на помосте. Он порозовел и расцвел, будто весенняя роза. Видно, ему тоже доставляло удовольствие купаться в чувствах, выплескиваемых толпой.

Берельм скосил глаза на Флану, которая, скромно потупив глаза, приседала, придерживая кончиками пальцев края юбки. Если бы не высшие интересы, интересы страны и людей, поверивших в него, Берельм-Ловкач никогда в жизни не связал бы жизнь с проституткой, пускай и бывшей. С одной стороны, он, конечно, был далек от мысли презирать или, как некоторые обыватели, требовать высылки из Аксамалы всех «жриц любви», но жениться… Раньше, по крайней мере, подобная мысль даже не закралась бы ему в голову.

Но будь что будет…

Двоевластие немыслимо в любом государстве. А уж в таком, которое с трудом оправляется после голодной зимы, войны, разрухи, тем более. С той же целью – укрепить власть и навести окончательный порядок в городе и окрестностях – стоило надеть корону императора. А корона, как известно, надвое не делится. Теперь он, Берельм, будет править, а роль Фланы постепенно сведется к появлению на людях по самым значительным праздникам, раздаче пожертвований и прочей благотворительности. А потом… Потом ее забудут, как забывали многих правителей, очень даже неплохих и поначалу любимых чернью.

Флана перехватила взгляд Берельма-Дольбрайна. Чуть заметно дернула плечом, ничем больше не выказывая раздражения. Ни к чему. Народу не нужно знать, что между правителями хватает разногласий. Народ должен верить, что наверху все хорошо, все тихо и мирно, и думают власть предержащие лишь о том, чтобы ему, народу, лучше жилось. Она обворожительно улыбнулась будущему супругу. Мы еще посмотрим, кто кем будет управлять. Способов подчинить мужчину и заставить его плясать под свою дудку хватает. Флана чувствовала силы испытать эти способы на гиганте мысли, величайшем философе, главе «младоаксамалианского» правительства…

Взгляд из толпы, быстрый и в то же время пристальный, пропитанный ненавистью, как прибрежный песок водой, ожег Флану, заставил вскинуть голову и поежиться. Неужели кто-то из честных горожан затаил злобу на нее? Из-за чего? Что она упустила? Может, не рассмотрела вовремя жалобу, не ответила на прошение?

Пока правительница размышляла, взгляд вернулся. Будто пощечина по второй щеке. Хлесткий и обидный.

Кто?

Флана подняла голову, пытаясь выловить в толпе зевак неизвестного, чья ненависть овеществилась подобно копейному жалу.

Кажется, мелькнуло одно знакомое лицо. Длинное, лошадиное. Костистые скулы, торчащие, подобно ключицам нищего, умирающего от голода. Остроконечная бородка обрамляла лицо снизу, а меховая оторочка старого, застиранного гугеля – сверху.

Это же…

Этого не может быть!

Арунит Иллиос – чародей-стихийник, служивший верой и правдой кондотьеру Жискардо. Последний раз Флана видела его тощую фигуру, обряженную, по обыкновению, в уродливый, бесформенный балахон, скрюченной, ныряющей в темноту. И очень рассчитывала, что болт, выпущенный студентом Лисом, успокоил зловредного колдуна навсегда. А он живучим оказался. Где-то отлежался, потом сумел пробраться в Аксамалу… И что теперь? Хочет отомстить? Ему ничего не стоит испепелить всех, стоящих на помосте. И никакие парни с двуручниками не сумеют ему помешать…

Что же делать?

Пока мысли Фланы метались с лихорадочной быстротой, волшебник исчез. Растворился в толпе, будто и не было. Удивительно при его росте и худобе. Арунит выделялся среди аксамалианцев, как конь в отаре овец. И вдруг пропал. На корточки присел, что ли? Или при помощи волшебства глаза отвел?

Не забыть бы рассказать все Гурану…

Флана вновь присела, кивая благодарным горожанам и улыбаясь. Нужно быть приветливой и благожелательной, а все остальное само приложится.

Первые пять дней пути Кир от души развлекался тем, что учился разбрасывать по обеим берегам реки, по которой сплавлялся, сеть, сотканную из воды, воздуха и малой толики огня. Эту сетку он назвал «сторожевой». Заметить ее мог только очень искушенный в магии чародей – тонкие, паутиноподобные ниточки пронизывали воздух на прогалинах и под сенью деревьев. Но любое живое существо, коснувшееся их, вызывало дрожь и пробегающую по сети волну. По силе и частоте толчков тьялец учился распознавать, что за зверь или птица их вызвали. Дикий кот – плавные, но мощные. Олень – резкие и сильные. Белка или бурундук – быстрые, как бы дрожащие. Синицы, дрозды, скворцы – еле слышные из-за малого веса пичуги.

В оставшееся время Кир сидел, глядя на языки маленького костра. Греться при помощи магии молодой человек считал излишней роскошью, неоправданной тратой сил. К тому же на огонь так приятно смотреть. Танец пламени успокаивает и настраивает мысли на философский лад.

Может быть, поэтому, заметив, а вернее, почувствовав небольшой отряд остроухих, он не испепелил их одним махом?