Вера Ковальчук - Гибельный мир

Она села и слегка прижмурилась. Отражаясь от полированных украшений арки алтаря, от граненых кусков хрусталя и стекла, ей в лицо били солнечные лучи. Аир зажмурилась, и потому прикосновение к волосам стало для нее неожиданностью. Она вздрогнула, но тут же притихла, не желая никому помешать. Тяжесть на голове и ликующие крики, затопившие храм до самого верха купола, подсказали ей, что корона была возложена на ее голову.

Потом нажатием на руку первосвященник заставил ее встать, и слегка озябшие плечи девушки охватило мягкое, нежное, ласковое тепло. «Мех», — определила она и скосила глаза. Великолепие горностаев, которых ей набросили на плечи, поразило ее. Снова у самого уха зашелестел шепот, и Аир покорно повторила все, что ей нашептали. Покорно и бездумно.

А спустя несколько десятков минут она уже смотрела на Высшего Магистра, сидя в одной из уютно убранных комнат, и тупо разглядывала поставленные перед нею блюда с лакомствами.

— Думаю, вам необходимо подкрепиться, ваше величество, — ласково и очень мягко заметил Рено.

Она подняла голову.

— Вы что, все это всерьез? — спросила она.

Он улыбнулся.

— Совершенно всерьез.

— Но вы даже не знаете, кто я! Не знаете ни происхождения моего, ни имени…

— Поверьте, это не имеет значения, если Господь высказался в вашу пользу.

— Но я простая крестьянка, э-э…

— Рено де Навага. Я первосвященник Серебряного Храма.

— Святейший, — ахнула Аир и попыталась преклонить колени.

Высший Магистр удержал ее, только и позволил, что поцеловать свой перстень.

— Вам не подобает это, ваше величество.

— Какое я величество, — отмахнулась она, смущенная, что не признала первого Божьего слугу.

— Послушайте, вас совершенно серьезно короновали, и теперь уже не имеет значения, кто вы были раньше. Теперь имеет значение только то, что вы — императрица.

Аир вздохнула, опустив голову. Потом вдруг вздернула ее и посмотрела на Рено внимательно и не без проницательности.

— Но вы, я думаю, понимаете, что я не умела и не умею повелевать. Почему бы вам было не выбрать кого-нибудь из знати?

— Выбирал не я. Выбирал Бог.

— А зачем было привлекать его к решению этой проблемы? Можно было обойтись силами простых смертных.

— Династия должна быть благословлена Богом, — назидательно проговорил первосвященник. — Дело в первую очередь в этом.

— И вы выбрали такого правителя, за которого можно будет править, верно?

Рено запрокинул голову и расхохотался.

— Дитя мое, если ты задала подобный вопрос, то это уже означает, что ты не из тех, кем можно легко управлять.

— Совсем не обязательно, — ответила она.

Ее взгляд был остр, как игла, его же — мягок и ласков. Он никогда не смотрел ни на кого разгневанно или холодно, но ему этого и не требовалось. Его мягкость способна была крошить камень.

— Дитя мое — надеюсь, вы простите мне, ваше величество, что я называю вас так…

— Вне всяких сомнений.

— Дитя мое, искусству повелевать учатся, как и любому другому.

— Чтоб овладеть искусством, нужен талант.

— Зачастую его можно искупить опытом и советами тех, кто искушен. Поверьте, у вас будут те, кто захочет обучить вас искусству править.

Аир встала и отошла к окну — большому, хоть с земли оно казалось не шире бойницы, вытянутому вверх, уже забранному зимней рамой с кусочками стекла в переплете. Стекло было мутное, малопрозрачное и пропускало только свет. Разглядеть через него сад было невозможно. Девушка все еще была одета в плохо сидящий лиф и слишком длинную юбку из синего бархата, вышитого серебряными цветками, похожими на лотосы, потому что подходящую одежду еще не доставили. Какое-то время она разглядывала песчинки, попавшие в оконное стекло и так и оставшиеся там навсегда, потом вернулась к столу. Яства, которые ждали ее там, никогда не попадались ей прежде, да она и не стала бы мучиться, приготавливая нечто подобное. Если ей хотелось сладкого, она ела сдобные булочки или мед, а нечто более сложное представлялось уже излишеством.

Но и они не слишком привлекали ее сейчас. Смятение лишало девушку аппетита. Задумавшись, она поднесла к лицу руку.

— Господи, мой муж, наверное, умирает от тревоги, — проговорила она внезапно.

— Вы были замужем? — уточнил Рено.

— Почему была? — удивилась Аир. — Или вы будете настаивать на разводе?

— Нисколько. Просто, думаю, свадьбу нелишне будет сыграть еще раз, так, как подобает играть императорские свадьбы. Чтоб не возникало вопросов и сомнений… Скажите, у вас есть дети, ваше величество?

— Нет. — Девушка непонятно почему покраснела.

— Тем лучше. Дети родятся уже под сенью короны, и не будет сомнений в их правах. А за вашим мужем, если желаете, я прикажу послать.

Аир кивнула и села к столу. Придвинула к себе тарелочку и принялась лакомиться орехами в застывшем слитком медовом сиропе. Рабыня — одна из тех двух, которые одевали ее к церемонии, — подала ей кубок и налила туда темно-алой жидкости из хрустального графина. Новоиспеченная императрица прежде никогда не пила вина, только пиво, и то не лучшего качества, домашнее, и поразилась аромату и сладости вина. И сама не заметила, как захмелела, потому что этот хмель был иным, чем от пива, незнакомым ей. Попробовав орехи, она придвинула к себе блюдо с черносливом, изюмом и финиками, а потом отрезала пирога с ягодами и сливками. Все это были лакомства, но несколько кусков вполне утолили внезапно обрушившийся на Аир голод, а вино утолило жажду.

В комнату вновь вступил первосвященник и с улыбкой сообщил:

— Ваш супруг был так любезен, что избавил нас от поисков и сам искал случая к вам попасть, — и посторонился.

Внутрь влетел Хельд и остановился у стола, глядя на супругу в красивом бархатном платье, с изящной прической, с розблеском драгоценных камней на шее. Высший Магистр тактично отступил и закрыл за собой дверь.

— Что случилось, Аир? — спросил рейнджер. — Я не понимаю…

— Я тоже, — перебила она.

— Но я был на церемонии. Я видел… Видел то, что с тобой делали. Я не понимаю.

— Первосвященник сказал мне, что это была подлинная церемония… Ты собираешься и дальше стоять? Может, присядешь?

Хельд опустился в кресло и уставился на подставленный ему бокал. Когда его окрасило темно-алое вино, он порывисто поднес его к губам и опорожнил одним духом. Приготовился сморщиться, как привык, но обнаружил, что напиток прян и мягок, что он ароматен и ласков, почувствовал, как он тут же растекся по жилам терпким огнем и подарил телу легкость.

— Знатное вино, — отметил он. — Из императорских подвалов, я угадал? Или это первосвященник потчует тебя своим?