Сергей Радин - Лёхин с Шишиком на плече

Судя по сивушному запаху, потенциальных Проводников среди них не было. Но Лехин не пожалел, что поспешил на выручку: бить таких несчастных пьянчужек — последнее дело!.. И, обернувшись к навесу, где на уровне скамейки возились и вполголоса ругались, поднимая друг дружку и снова падая, он высказал все, что думал на тему "сильный слабого не бьет! Стыдно, господа!"

"Господа" не откликнулись, занятые личными проблемами, а Лехин дотащил одного пострадавшего до асфальтовой дорожки — второй, как ни странно, довольно бодро встал и потопал следом. Лехин так удивился, что оглянулся. Пьянчужка шел на фонарь, и белый свет ничего не скрыл: ни страшно опухшего от синяков лица с заплывшим глазом, ни болтающейся чуть вперед руки ("Выбили! — сообразил Лехин и запаниковал: — Не умею вправлять!"). Но — елки-палки! — как легко и уверенно он шел!

— Что-то не так, Алексей Григорьич? — совершенно трезво спросил одноглазый пьянчужка, хоть и невнятно выговаривая слова.

Лехин чуть своего из рук не выпустил.

— Мы знакомы?!

— Ах да! — спохватился пьянчужка. — Савва я. Не признали, Алексей Григорьич?

— Подвальная забегаловка для привидений?

— Конечно! Вас ко мне Ерошка привел.

С сомнением покосившись на второго, безвольным мешком оттягивавшим руки, Лехин пораскинул мозгами и пришел к очевидному: этот — человек. Савва-то — призрак, чужим телом распорядился, оттого-то и в сознании, оттого-то хоть и выглядит стопроцентно пострадавшим, но смотрит и ведет себя бодрячком.

Савва вдруг отошел в сторону и резко, всем телом, ударился о столб. Его поступок был так самоубийственно нелеп, что пьяненький из дрогнувших рук Лехина все-таки выпал. Правда, уже на рыхлую газонную землицу. А Савва замер на секундочку, потом неуверенно покачал рукой, посгибал ее в локте — и вернулся.

— Плохо, что я боли не чувствую, — пожаловался он. — Руку-то, вроде, вправил, двигать ею могу, а что на самом деле — неизвестно.

— За что они вас так-то?

— Дискриминация по эстетическому признаку, — попытался улыбнуться Савва. — Мы с приятелем внешне не вписываемся в тот облик города, который они любят и уважают.

— Фашисты! — с силой сказал Лехин и присел на бордюр. Память мгновенно отозвалась чужой болью: здесь парнишки с непомерным высокомерием — там равнодушные бритоголовые убийцы. — А как вы здесь оказались? Помнится, ваше последнее пристанище далековато отсюда?

— Ресторанчик-то? Дом попал под запретную печать пришлых. Тех самых. Все, кто успел, убрались оттуда, а кто остался… Неизвестно, что там с ними. А так — дом как дом, только войти в него нельзя, нечто не пускает — вот это и есть печать. Ушли мы оттуда с одним знакомцам, да он не выдержал долгого пребывания в теле человека, сбежал, А человек — Семен его звать — оказался компанейским. Он сюда приходил к родне, а сам живет в конце города. И пригласил меня к себе. Ну и шли. Пока вот на этих не наткнулись. Я уж, грешным делом, тоже подумывал сбежать из человека — ах, как страшно били! — да тут вы, Алексей Григорьич, подоспели.

Пока Савва рассказывал печальную повесть о гонениях, начал приходить в себя и Семен, второй пьянчужка. Ему досталось не так сильно, поскольку отключился он после первых же ударов.

Семену помогли сесть, познакомили с Лехиным. Сориентировавшись, пьяненький стал плакаться на судьбу, а Лехин лихорадочно раздумывал, что же делать: оставить обоих на остановке дожидаться дежурного транспорта? Нет уж. А вдруг в вытрезвитель заметут? Им бы побыстрей до дому добраться, так как ближайший вытрезвитель находится в районе обитания зверюг, а ведь Лехин на этих двоих свой след оставил.

Лехин оглянулся на движение у остановки — и ледяной мороз продрал по коже: эти пятеро тоже носят на себе невидимый отпечаток его личности! Они тоже меченые! Тоже жертвы!..

Оттолкнувшись от бордюра, Лехин стремительно зашагал к остановке. Все пятеро уже на ногах, но скорое возвращение победителя их несколько ошарашило. Лет двадцать — двадцать пять каждому, не старше. Если белый свет фонаря не состарил,

— Далеко живете?

— А какого… — агрессивно заговорил квадратный, но Лехин не стал дожидаться, пока тот бесславно вновь напросится на драку.

— Молодой человек, — ласково предложил Лехин, — я вам сейчас врежу и три зуба выбью. Одним ударом. Верите?

Один зашипел, втягивая сквозь зубы воздух; остальные онемели, квадратный невольно поднял ладонь ко рту, Лехин посчитал это хорошим признаком. Молчание — знак согласия. Верят.

— Ребята, предупреждаю по-хорошему: или вы немедленно идете по домам — немедленно! — или утром находят ваши хладные трупики. Нет, я вас убивать не буду. На фига вы мне сдались… Но в этом микрорайоне действует маньяк. А поскольку он псих, его не волнует, сколько человек стоит на его пути. И если уж я оприходовал вас с первого разу по полной, представьте, что будет, если на вас наскочит он. Представили?

— Ты, что ли, из милиции? — хрипло спросил интересовавшийся "вафлерами".

— Не! Я из психбольницы. Медбрат, — весело сказал Лехин. — Мы тут на пару с милицией район прочесываем.

Поверили. Точнее, поверило их смутное представление о персонале психбольниц: ну да, именно такие бойцы и должны работать в заведении, где больные впадают в буйство; а значит поражение в попытке подраться с таким не стыдно. Он же профессионал.

А Лехин еще этак задумчиво добавил:

— Лучше было бы, конечно, где-то сутки вовсе поодиночке не ходить. Этот народ ведь хитрый очень. Спрячутся — сразу вряд ли отыщешь.

Все пятеро рванули через дорогу, уловили такси и скрылись с горизонта.

41.

Савву и Семена Лехин посадил в дежурный троллейбус. Успел предупредить, чтоб дома сидели хотя бы до завтрашнего вечера. Савва, кажется, понял, в чем дело, покивал.

Двери троллейбуса начали съезжаться, когда вдруг страшная маска пьяницы кошмарно скривилась. Двери хлопнули и поехали мимо, а изумленный Лехин все-таки догадался, что Савва улыбнулся. С чего бы это? Ах, вот с чего! Шишик вылез из кармана и, сидя на плече Лехина, жизнерадостно ухмылялся во всю свою разинутую пасть. Мда, это, наверное, про Шишиков сказано — улыбка до ушей. Ибо две еле видные кнопки, не позволяющие пасти раздвинуться до затылка "помпошки", были точно не чем иным, как ушами.

— Ладно, топаем дальше…

Но Шишик, вместо того чтобы уставиться вперед, развернулся на плече, вперил глазища — фонарики в кусты (подозрительно примолкшие — с опозданием вспомнил о них Лехин) и снова зубасто засиял от неведомого счастья.

Лехин опять не обнаружил ни души, хотя и просканировал кусты проникающим взглядом. Кусты в ответ… затаились. Он так ничего и не понял, но положился на Шишика: раз "улыбается" — то безопасно.