Александр Прозоров - Война магов

Вслух князь, правда, ничего не сказал. Дождался Василия Ярославовича, вошел внутрь, миновал гостиные и боярские горницы, повернул на половину царских покоев – но в думской светлице дорогу ему преградили семь служивых в дорогих суконных ферязях, шитых золотом и самоцветами.

– Вы куда, добры люди? – решительно положили они ладони на рукояти сабель. – Далее никому ходить не велено.

– Это кто вам такое сказал, ребята? – громко хмыкнул Зверев и тоже сдвинул вперед рукоять клинка.

– Недужен государь, княже, – узнал Сакульского крайний из бояр. – Не велено тревожить. Никому. О том и писарь его Адашев сказывал, и боярин Иван Кошкин то же повелел, и царевна Анастасия просила, и князь Владимир Андреевич повелел.

Список оказался исчерпывающим на все случаи жизни. И для подьячих из приказов, и для просителей, и для родичей, и для бояр, и для верных людей, и для изменников. Рынды, что за спинами этих «патриотов» охраняли двери покоев, Андрея и его отца наверняка бы пропустили – но до рынд еще следовало дойти. Прорваться… Но не затевать же сечу в царском дворце? К тому же служивых и обвинить толком не в чем: они выполняют государев приказ, помогают покой царский стеречь.

Похоже, и сторонники, и противники князя Старицкого имели твердое указание чужих к месту событий не допускать. А потому в покои не попадал никто вообще.

Князь Сакульский отступил, немного подумал.

– В Грановитые палаты у государя отдельные двери имеются. Пошли, авось там больше повезет.

Они вернулись к царским дверям, свернули влево, вошли в золотую светлицу – и неожиданно оказались в гуще довольно тесной толпы. Князья, бояре, иноземцы, чернецы роились, подобно пчелам, ожидающим появления новой матки. Раз государь причастился и исповедался, это означало, что уже не дни – часы его сочтены.

– Стервятники, – пробормотал Зверев, пробираясь вперед.

– Андрей Васильевич! – узнал князя низкорослый седобородый боярин. – Какая радость! Давненько вас не видели. Княгиня Ефросинья Федоровна тоже не раз о тебе справлялась. Доблестью твоею поражалась, желала лично лицезреть. Дозволь, я тебя, Андрей Васильевич, ныне же ей представлю?

Зверев заколебался, оглянулся на отца.

– Княгиня Старицкая, мать Владимира Андреевича, – шепнул боярин.

Это объясняло многое. «Потенциальный противник» предлагал провести переговоры.

– Конечно же, и я о княгине много хорошего наслышан, – галантно кивнул Зверев. – Буду искренне рад познакомиться.

– Прошу, прошу, – обрадовался седобородый, сопроводил Андрея до Царицыных палат, отворил перед ним дверь и тут же закрыл, отсекая снаружи всю княжескую свиту.

– Княгиня Ефросинья Федоровна? – Зверев приложил руку к груди, склонил голову: – Какое счастье лицезреть столь прекрасную и мудрую женщину.

Он вежливо улыбнулся и наконец-то взглянул на мать своего самого лютого врага.

На вид ей было немногим больше сорока. Румяная, дородная клуша в тяжелом парчовом платье и с жемчужной понизью в волосах. Золото, самоцветы и серебряное шитье, покрывавшее одеяние, весило, пожалуй, не меньше пуда и без труда сдержало бы скользящий сабельный удар. Кроме милой леди, здесь находилось еще четверо бояр – все в дорогих ферязях и шелковых рубахах. Не чета увлекшемуся рясой государю.

«Надо же, они уже обосновались в Царицыной палате! Спасибо, хоть на трон свою попу еще не опустили».

– Я вижу, ты с дороги, княже? – склонила в ответ голову женщина. – Подходи к столу, подкрепись с дороги, выпей вина. Зима ныне холодная, ветер, сырость в нетопленных углах. Вот и государь наш захворал… Вино, вино от простуды хорошо спасает. Налей гостю, Афанасий Семенович!

– Благодарствую… – Андрей принял налитый до краев кубок, поднес к губам, несколько секунд подержал и поставил обратно на стол. Он слишком любил жизнь, чтобы проглотить хоть что-то из рук Старицкой свиты.

– Наслышаны мы про деяния твои преизрядно, – взмахнув веером, продолжила княгиня. – Про мужество в битвах казанских, про Тулу, про старания иные. Болит наше сердце за то, что труды твои оценены не по достоинству. Мыслю я, отныне и жалованье твое служивое втрое увеличено будет, и удел возрастет достойно роду и чести твоей.

– Приятно слышать, – не очень поняв, к чему идет речь, кивнул Андрей.

– Ты, видно, знаешь, Андрей Васильевич, какая беда постигла нашу семью… – Княгиня уронила веер, позволив ему повиснуть на украшенном бисером шнурке, и промокнула уголки глаз батистовым платочком. – Нас покидает мой племянник, государь наш любимый. По сему поводу бояре думные и князья знатных родов порешили, что брату его, Юрию, стола московского доверить нельзя. Слаб умом царевич и памятью. Сие и родичи его ближние признают. Вот грамота князя Дмитрия Палецкого, свата государева, тестя Юрия, что против совета сего он никаких возражений не имеет и согласен, чтобы на прожитье достойное удел семье выделен был, и более ничего не просит и не желает. – Ефросинья Федоровна не просто покрутила в руках свиток, но и протянула его Звереву. Видимо, не опасалась, что он захочет удостовериться в ее словах. – Брат же двоюродный царя, Владимир, сын мой, и знатен, и умен, и воспитан достойно. Посему правителем всея Руси князь Старицкий ныне избран. Желает он от тебя столь же ревностную службу видеть, каковую брат его Иоанн лицезрел, и клянется вознаграждать ее достойно. Награды же, государем прежним тебе подаренные, он с радостью признает и едва помазан будет, еще более тебя вознаградит…

– А как же сын Иоанна, Дмитрий? – удивленно вскинул брови князь. Про законного наследника престола Ефросинья Федоровна даже не упомянула.

– Помилуй Бог, о чем ты говоришь?! – Княгиня Старицкая вся вскинулась, шарахнулась назад, словно увидев плешивую мышь. – О Захарьинском1 выродке? Не бывать тому, чтобы Русь Великая под рукой Кошкиных-Романовых ходила! Вчера они из-под трухлявого пенька вылезли – а сегодня уж и править родами знатными собрались!

«Опаньки! – мысленно усмехнулся Андрей. – Вот и отлилось царице простолюдинство ее храбрых предков и дядюшки. Чуть государь ослаб – его сын враз безродным выродком оказался».

– Ты сам посмотри, что эти Кошкины при своей власти с Русью сотворили! Сколько русской крови в войнах ненужных пролить успели, как рода знатные опозорили. К воеводству ужо не допускают, с простолюдинами в один строй загоняют, невинных смерти придают, купцов честных грабят за-ради пустого баловства. Но отныне сему безобразию придет конец! Ты, Андрей Васильевич, князь из древнего рода, ты меня понимаешь. Ныне же, принимая власть из слабеющих рук брата, Владимир Андреевич желает тебе жалованье за прошлый год и за нынешний ужо сейчас заплатить. А также узнать, нет ли у тебя нужд каких в уделе твоем.