Елизавета Дворецкая - Весна незнаемая, кн. 1: Зимний зверь

– Ты отдохнул, да, Ауринко-Тютар? – спросил он, и по голосу она узнала своего вчерашнего собеседника.

– Что? – переспросила Веселка, уловившая только слово «отдохнул».

– Можно поход опять? – спросил личивин. – Надо ехать быстро.

– Куда? Расскажи мне толком, что случилось! Сядь! – Веселка так обрадовалась хоть кому-то, кто может ей все объяснить, что вскочила и схватила личивина за рукав. – Как тебя зовут?

– Илойни. Я жить в Межень два лета. Я умею говорить.

– Я вижу! – Веселка улыбнулась, и парень улыбнулся ей в ответ. – Зачем вы меня сюда привезли? Что вы хотите?

– Хоти…м везти для Князь Волков, – подумав над словом, пояснил Илойни. – Метса-Пала.

– Зачем мне к Князю Волков? Кто это?

– Чтобы тебе идти домой.

– Домой? – изумленно воскликнула Веселка. Меньше всего она могла вообразить, что личивины хотят отправить ее домой!

– Да. Домой Ильма-Маа. – Илойни показал вверх, и Веселка тоже подняла глаза к кровле дома, но увидела там лишь несколько толстых закопченных балок.

Женщины, дети, даже кое-кто из мужчин образовали круг в двух шагах от Илойни и Веселки и с любопытством слушали их беседу; хотя она и велась на непонятном для них языке, суть ее они по-прежнему понимали лучше Веселки.

– Почему туда? – Веселка тоже показала на кровлю, стараясь говорить попроще.

– Жить плохо, – принялся объяснять Илойни, и эти слова ужаснули Веселку: уж не уговаривают ли ее умереть? Но дальнейшее опять ее удивило. – Много снег, мало еда. Мало зверь и рыба. Мало трава и листы. Мало тепло и солнце. Надо много тепло. Лес зеленый. Твоя мать тебе украл. Пора отдать – нет. Не дал. Твой отец гневен… Гневать…ется. – Он очень старался совладать со словом, которое очень хотел произнести правильно.

– Гне-ва-ет-ся, – нетерпеливо подсказала Веселка. Теперь у нее возникла мысль, что ее спутали с кем-то, приняли за другую, и забрезжила надежда, что вот-вот все разъяснится. – Какой мой отец? Моя мать меня украла? Что это, с чего вы взяли? Меня никто не крал!

– Ты – Ауринко-Тютар, – Илойни начал с начала, ничуть не досадуя на ее непонятливость, которую, как видно, относил на счет своего плохого знания ее языка. – Твой мать – Вихай-Луми-Айти. Время холодный – ты жить где она есть. Там, низ, – Илойни показал в земляной пол. Веселка кивала в ответ на каждое новое утверждение, надеясь, что со временем до нее дойдет смысл целого. – А как время тепло – ты идти назад верх, твой отец, Ауринко-Юмали. И тогда много тепло, лес зеленый, Хирви-Айти роди… будет родить новые звери. Много еда. И все люди счастье. Понятно?

Последнее слово он произнес легче всех прочих: видно, этим словом говорлины, у которых он учился языку, заканчивали каждое обращение к нему, и оно казалось парню совершенно обязательным для конца любой речи. Эта мысль позабавила Веселку, и она улыбнулась. Сама же речь укрепила ее догадку: ее принимают тут за кого-то другого.

– Как, ты говоришь, меня зовут? – спросила она, надеясь разъяснить недоразумение и отчасти сочувствуя всем этим людям, которые по ошибке ей обрадовались.

– Ауринко-Тютар, – с удовлетворением повторил Илойни. – Еще ты зваться Валой-Кевэт.

– Нет. – Для убедительности Веселка даже потрясла головой. – Обознались вы. Уж простите, хоть я тут и не виновата. Это не я. – Она не взялась повторить те два (или четыре) имени, которыми ее тут пытались наградить. – Веселкой меня зовут, я из Прямичева, купца Хоровита дочь. А то, что ты сказал, я и не слышала никогда. И никто меня не крал, я по своей воле ехала. Обознались вы. Ошиблись. Другая вам нужна! – старалась она втолковать, видя, что Илойни смотрит на нее с недоумением. – Это не я!

– Нет! – Илойни в свою очередь затряс головой. – Не ты не я… А, – он ухмыльнулся своему неповоротливому языку и продолжал, не смущаясь: – Не другая. Ты, – убежденно повторил он. – Вуори спросил Юмали. Юмали сказал – «она»! Ты!

Илойни смотрел на Веселку совершенно уверенно и ничуть не сомневался в своей правоте.

– Юмали! Смотри! – Илойни присел на корточки и ножом изобразил на земляном полу зубчатые вершины леса, полукруглый небесный свод и большое солнце с лучами. – Ауринко-Юмали! – произнес он, показывая на изображение солнца. – Ходит по небо и дает свет. Ты – Ауринко-Тютар, дочь Ауринко-Юмали. Ты – Валой-Кевэт, ты приходить – и тогда тепло, хорошо, лес зеленый. Мы рады тебе. Все люди люб… любят Ауринко-Юмали!

И Илойни улыбнулся ей так открыто и радостно, что Веселка невольно улыбнулась в ответ, хотя улыбка вышла слабая и растерянная. Многочисленные черные глаза при свете очага смотрели на нее с удовольствием и доброжелательным любопытством, подтверждая, что «все люди любят» ее. До Веселки наконец дошло, за кого ее тут принимают, и теперь ей хотелось плакать и смеяться.

– Да вы что же… – Она заглянула в лицо Илойни, беспокойно посмеиваясь и стараясь держать себя в руках. – Вы меня что… За богиню принимаете? За Солнцеву Дочь? За Лелю?

– Богиню! Да! – Илойни был явно благодарен, что она подсказала ему забытое слово. – Да, богиню! Ауринко-Тютар! Ты понимаешь, да? Теперь мы веде… вести тебе домой! Ильма-Маа!

– Да нет же! – убеждала Веселка. – Я не богиня! Я просто девушка, отец мой в Прямичеве живет, торгует… У меня братья, сестры… Я не богиня! Как же вы спутали? Как же можно?

– Ты – Валой-Кевэт! – с не меньшим убеждением твердил Илойни. – Вуори был… спросить Юмали! Юмали сказать, где искать тебе! Мы искать тебе и спасти!

Перед домом уже ждала дружина с оседланной лошадью для Веселки, и больше времени для расспросов не оставалось. Да Веселке и узнанного вполне хватило. Мысль, что ее здесь приняли за богиню весны, так потрясла ее, что Веселка даже не могла смеяться над ее нелепостью. Личивины были так убеждены в своей правоте, смотрели на нее с такой радостью, так гордились, что сумели найти ее, отбить у Сивого Деда и теперь везут куда-то, куда, по их убеждению, ей и надо попасть, что она не смела даже мысленно спорить. Их убеждение было в пугающем согласии с ее собственным ощущением, что она теперь живет за кого-то другого. Как это случилось? Где, когда ее подменили? Этого она не знала, но то, другое существо, которое она давно уже в себе замечала, все больше завладевало ее судьбой. Все события последнего времени уже не имели отношения к Веселке, дочери Хоровита; она ступила на дорогу чужой судьбы. И эта другая судьба несла ее, как река, не обращая внимания на страхи и желания прежней Веселки.

Еще три дня ее везли по заснеженным лесам, по рекам и прогалинам; Веселка диву давалась, как личивины находят дорогу в глухом лесу, где даже солнца не видно, но для них это не составляло трудности. Недаром они, как она выяснила по пути у того же Илойни, сами себя зовут не личивинами (так их прозвали говорлины за пристрастие к звериным личинам, без которых они не мыслили себе ни одного похода), а «метсане», что значит «сыновья леса». Говорлинов же они называли «пелтане», то есть «полевые люди».