Александр Бушков - Колдунья

— Шутить изволите? — спросил поэт тоном человека, который жаждет, чтобы его немедленно переубедили.

— Сударь мой, вы говорите с дворянином и гусарским офицером! — фыркнула Ольга. — К чему мне врать? Я обожаю кузину, мы выросли вместе, и мне, право, хочется, чтобы она была счастлива, чтобы человек, который ей по сердцу, ее не сторонился… Известно ли вам, милостивый государь, как она переживала потом оттого, что не смогла танцевать с вами мазурку? Известно ли вам, что она о вас усердно расспрашивала общих знакомых? Точно вам говорю, вы ей по сердцу…

— Но позвольте, — осторожно произнес Алексей Сергеевич. — Насколько я понял со слов Топоркова, ваша кузина и вы… вас с нею связывает…

— Нас с ней связывают исключительно родственные отношения — и дружба, конечно, — сказала Ольга. — И не более того. Василий Денисыч милейший человек, но он сплошь и рядом строит теории на неправильно истолкованных обмолвках… Скажу вам по секрету: у меня есть возлюбленная, но это никоим образом не Ольга. Ольга, полное впечатление, в вас влюблена… — И с удовольствием отметила, что на физиономии спутника изобразился самый живой интерес, а также радость.

Поэт, однако, тут же помрачнел и произнес уныло:

— Бог ты мой, что такое — влюбленность юной девицы? Это настолько непостоянно и переменчиво…

Хохотнув басом, Ольга вновь ткнула соседа локтем под ребро и голосом Топоркова сообщила:

— Нашли юную девицу, Алексей Сергеич! К вашему сведению, Олечка — никакая не девица, а вдова. Не сойти мне с этого места, если я вам вру! Просто об этом мало кто знает…

Лицо поэта озарилось такой радостью, что Ольга могла считать дело выигранным.

— Но как же так…

— Все очень просто, — сказала Ольга не без превосходства. — Уж я-то знаю, сами понимаете… Год назад она вышла замуж за княжеского соседа по имению, отставного поручика Бубякина. Никаких особых чувств, мне доподлинно известно, там и близко не усматривалось: он был авантажен, умел говорить красиво, а Ольга, вы же знаете, воспитанница, едва ли не бесприданница, ей пришло в голову, что следует как-то устраивать жизнь… Да и ухаживать Бубякин умел… Короче говоря, они обвенчались. И прожили всего полгода. Бубякин по своему всегдашнему обыкновению травил зайца, лошадь споткнулась на полном галопе — копыто угодило в какую-то выбоину, — и оба сломали себе шеи. Я, откровенно говоря, более всего сожалею о лошади, отличная была кобылка… А самого Бубякина я терпеть не мог — одни усы да шпоры, как говорится, препустой был человечек… Ольга по нему не особенно и убивалась… Об этом в доме у князя не любят вспоминать, так что вы, если придется говорить с Вязинским, и виду не подавайте, что эта история вам знакома. Обещаете мне?

— Да, конечно… — сказал Алексей Сергеевич, глядя перед собой так отрешенно, что Ольга преисполнилась ликования. — Значит, ваша кузина…

— Моя кузина — очаровательная вдовушка, а никакая не девица, — сказала Ольга. — По-моему, это кое-что меняет…

Поэт не ответил. Весь дальнейший путь они провели в молчании, и лишь перед тем как выйти из коляски, Алексей Сергеевич, видимо, решившись, схватил руку Ольги и сказал отрывисто, словно бросался с головой в холодную воду:

— Корнет, голубчик… Вы не согласились бы передать Ольге Ивановне… от меня записку?

— Хоть двадцать, — сказала Ольга. — И ответы готов носить прилежнейшим образом. О сохранении тайны можете не беспокоиться — вы имеете дело с гусаром! В таких делах гусар вам — доблестный союзник, честью клянусь!

Итак, все складывалось прекраснейшим образом…

Глава пятнадцатая

Небо над городом

Высокие створки окна распахнулись бесшумно и легко, с улицы потянуло влажноватой сыростью. Кругом тишина, только где-то далеко постукивали колеса, судя по звуку — извозчичьей коляски. Ольга застегнула верхнюю пуговицу того самого гусарского костюма, что носила в Вязино. Она и сама не смогла бы объяснить, в чем тут дело, уж конечно, не в соблюдении приличий — кто увидел бы ее, невидимую? — но все равно подниматься в воздух в обычном платье было как-то… не вполне уместно. Как не вполне уместно наносить в бальном платье визиты…

Она легонько оттолкнулась ногами от пола, а ладонью от подоконника и, уже привычно изгибая тело, вылетела в окно третьего этажа петербургского княжеского дома. Замерла на минутку в воздухе, возле карниза, привыкая.

Это совершенно не походило на беззаботный полет над чащобами и полями вязинских окрестностей. В городе умеющий летать человек в первые минуты чувствует себя как-то странно. Напротив — темные окна здания на другой стороне улицы, рядом — крыша, внизу — узкая после привольных полей улица. Город стискивал ее, словно тесная клетка. Было непривычно и едва ли не тоскливо.

Ольга стала подниматься выше и выше. И сразу почувствовала разницу. Если в своей глуши она летала совершенно беззаботно, ничто не мешало, то здесь вдруг обнаружились непонятные помехи. Больше всего это походило на то, как если бы в небе над Петербургом стояла в воздухе мелкая крупа наподобие пшена, не особенно густо, но тем не менее… Беспрестанно ее лицо и руки ощущали слабые касания этой непонятной крупы, не причинявшей боли, моментально то ли пропадавшей, то ли отлетавшей в сторону, но все же оставлявшей неприятные ощущение…

Неизвестно, как это объяснить — среди доставшегося ей в наследство было немало такого, чем она пользовалась, однако не понимала того или этого, а спросить было не у кого. Быть может, это как-то связано с тем, что в городе живут многие тысячи людей. А может, все дело в иной географической широте? Не в силах найти ответа, она постаралась не обращать внимания на легкие касания этой странной крупы, благо никакой опасности та вроде бы не представляла.

Высота, отметила она, спохватившись, была уже изрядная. Стало гораздо холоднее, и огромный город почти целиком умещался в поле зрения — россыпь огней, яркими скоплениями отмечавших центральную часть Петербурга и превращавшихся в кучки тусклых светляков на окраинах. Слева скупыми бликами отсвечивала Маркизова лужа с колыхавшимся в ней отражением луны. Ольга стала помаленьку опускаться, чтобы, чего доброго, не простыть.

Город она знала плохо, а потому он сливался в темное скопище крыш, колоколен, куполов. Улицы, даже те, на которых она бывала, с высоты выглядели неузнаваемыми. Хорошо еще по Неве можно было с грехом пополам определяться — как только Ольга углядела высокий шпиль Адмиралтейства, темный город словно бы провернулся под ней, устроившись в соответствии с картой, которую она вечером изучала, просмотрев заодно и панораму с птичьего полета. И все равно ориентироваться оказалось трудновато. Впрочем, она не искала какого-то определенного места, просто-напросто соскучилась за две недели по вольным полетам в ночном небе…