Олег Микулов - Тропа длиною в жизнь

Ему пришлось зажмуриться, таким неистовым показался дневной свет, льющийся с ослепительно синего неба, отраженный снегами. Снег… Не только на вершинах; везде снег! Сколько же дней он был в забытьи?

– Много, – прозвучал нежданный ответ. (Видимо, он задал вопрос вслух, сам того не заметив.) – Очень много. Целую луну. И еще дни.

Вот оно как. Аймик присел на камень, на который Мада предусмотрительно постелила шкуру, и осмотрелся. Довольно пологий каменистый склон, чуть припорошенный снегом, резко обрывался вниз, в ущелье. Там внизу ревела река. И горы, горы, – как по ею сторону, так и по другую. Поросшие лесом склоны, обрывистые кручи, дальние вершины, с которых никогда не сходит снег.

(Неужели он действительно упал ОТТУДА и остался жив?)

Холодный, чистый воздух после привычной спертой духоты обжигал гортань и все же был на редкость приятен.

Аймик поднял глаза, почувствовав, как женская рука коснулась его плеча.

– Я за хворостом. А ты посиди здесь, хорошо? Дад говорит: тебе нужно.

Сам не зная зачем, он придержал крепкую, сухую руку. (Надо же. Даже ладонь совсем не такая, как у ее отца: узкая, с длинными пальцами. Видно, в мать.)

– Мада…

Он замешкался: о чем говорить? Сказать, что он, Избранный, опасен для других? Спросить о своем оружии? О Могучих? Вместо этого совсем неожиданно вырвалось:

– Мада, откуда ты знаешь этот язык?

– Знаю. – Она спокойно освободила свою руку и двинулась по тропке, огибающей скалу. У самого поворота, обернувшись, добавила: – Мы тебя ждали.

Он стал замечать: чем скорее набирался сил, тем менее словоохотливой становилась его целительница. Не в пример ее отцу. Тот был всегда рад и послушать Северного Посланца, и поговорить с ним. Всячески старался показать, что гость, в буквальном смысле свалившийся на их головы, вовсе им не в тягость. Когда Аймик заикнулся было о своем оружии, хозяин только рассмеялся:

– Какое там оружие! Заплечник при тебе остался, а уж об оружии и не думай. Ничего не нашли. Да и не искали, по правде говоря.

Больше всего было жаль Разящий. Ну как он будет теперь без верного друга, столько раз выручавшего из беды? Окрепнет, – быть может, попробует сам поискать. На всякий случай.

Намеки на то, что не может он, мужчина, быть хозяйской обузой, что как только оклемается – должен себе новое оружие изготовить и на охотничью тропу встать, пресекались в корне:

– Пока и думать не моги такое! Ты в силу войти должен. А это долго: может, и зима пройдет, а может, даже и весна… Там будет видно.

Высказанные Аймиком опасения за судьбу тех, кто с Избранным якшается, Дад сразу же отмел:

– Говорю тебе: ты дошел! Ты нужен Властителям именно здесь, в хижине Одинокого.

Но на попытки расспросить о том, зачем же он им здесь понадобился и кто они такие, Властители, следовал неуклонный ответ:

– После! Об этом – после, когда совсем оклемаешься.

И о своей собственной жизни Дад не говорил ничего. «После» — и только.

А Мада – та и вовсе молчала. По хозяйству возится, очаг кормит, пищу готовит, выделывает шкуры, кроит и шьет, – и все молчком. Не поет даже.

5

Но вот и настал-таки день, когда Дад решил поведать Аймику его судьбу. Почему здесь его место и что он должен делать дальше, чтобы не прогневить тех, кто его избрал. Властителей.

В тот вечер они поужинали рано. Потом Дад долго творил какой-то совершенно незнакомый Аймику обряд, от которого по всему жилищу стлался дым – сладкий и запашистый. Глаза от него не слезились. Потом знаком предложил Аймику сесть поближе. И заговорил, не обращая никакого внимания на свою дочь. Та что-то шила и, казалось, в свою очередь тоже не обращала никакого внимания на мужчин.

– Ты видишь, я старше тебя, – начал Дад свою речь. – И я тоже Избранный, хоть и не так, как ты. Ты, поди, еще малышом бегал… как тебя звали-то? – словно невзначай спросил он и, не дождавшись ответа, продолжил: – Да, ты еще в мальчишечьи игры играл и ни о чем таком не помышлял, а я уже должен был сородичей оставить и сюда идти, к Обители Тех… Властителей. Не один; вдвоем с женой… Знаешь зачем? Чтобы к встрече с тобой подготовиться, с Северным Посланцем! Чтобы ждала тебя здесь женщина. Мать твоего будущего сына. Так решили Властители.

Аймик слушал как зачарованный, отслеживая игру теней на этом скуластом лице, чувствуя властную силу взгляда этих прищуренных глазок, вроде бы таких добродушных…

…Вот оно что. Оказывается, он, Аймик, должен здесь, у подножия Обители Духов, стать отцом мальчика, угодного Властителям. И не просто стать отцом – вырастить, подготовить, а затем посвятить его Тем… Властителям, как их называет Дад. Оказывается, Дад Одинокий – он еще и Дад Духовидец, провидящий волю Властителей, подготовивший тропы для их Избранника, терпеливо поджидавший его все эти годы. И сброшен был Аймик с Обители Духов, куда забрался по неведению, именно сюда, и найден он был не случайно.

…Но почему именно он, Аймик, должен стать отцом мальчика, угодного Властителям? И для чего им нужен его сын?

– Воля Тех, желания Тех, цели Тех людям недоступны! – внушительно промолвил Дад, подняв вверх указательный палец. – Одно лишь могу сказать: посвященный Тем, твой сын станет одним из самых могучих в этом Мире и преобразит его. Помни: на тебе лежит величайшая ответственность! Величайшая!

(Кажется, он вслух ни слова не произнес? Впрочем, духовидец, конечно же, должен слышать и непроизнесенные мысли. Ведь даже Великий Ворон…)

– Ты хотел о чем-то спросить? – спокойно и дружелюбно проговорил Дад. – Спрашивай.

Аймик чувствовал себя в полном смятении; мысли его мешались. Спросить? О многом хотел бы спросить. И о том, почему Духи так терзают своих избранников, почему Избранничество – проклятие? И о том, что ждет его после того, как сын будет посвящен Властителям? И о том, что же такое горная нелюдь? И о Великом Вороне. И о…

Но бросив взгляд на свою нареченную, по-прежнему молча занятую шитьем, он лишь повторил свой старый вопрос:

– Откуда вам известен язык детей Волка? И последовал ответ:

– Это – Знак! Для тебя. Властители дали нам язык, ведомый в здешних краях лишь одному тебе.

Мада так и не проронила ни слова.

6

Глухая ночь, безлунная и беззвездная. Аймик и Мада стоят на коленях перед черным камнем, испещренным загадочными знаками, еле различимыми в свете двух факелов, воткнутых в снег. Дад поет что-то заунывное на неведомом Аймику языке. Пение чередуется с речитативом; звучат незнакомые, какие-то скребущие слова; чаще других повторяются «гхаш» и «харрог». Аймик чувствует, как все его тело сотрясает озноб, то ли от холода, то ли… от чего-то еще. Идет свадебный обряд. Очень странный свадебный обряд, совершенно непохожий ни на один из тех, знакомых Аймику, что остались там, за Стеной Мира.