Дмитрий Гаврилов - Наследие Аркона

Воспользовавшись случаем, убийца предлагает подопечному чай или кофе, куда добавляет яд (на самом деле тут возникает много вопросов; так, чай или кофе не должны нейтрализовывать яд, яд не должен менять вкус напитка, не должен разрушаться в желудке — змеиный яд, например, там разрушается, — должен достаточно легко впитываться, и т. д.; тем не менее, все это не так сложно выяснить и предусмотреть). После того, как объект выпил отраву, убийца отправляется на кухню за новой порцией напитка (а на самом деле мыть чашку, содержащую доказательство умышленного отравления). Объект тем временем откидывает копыта. Убийца же достает запас окурков. Часть из них идет в и так уже полную пепельницу, часть — в мусорное ведро, что-то падает за мебель, разбрасывается в туалете и на балконе…

Затем следует звонок в скорую. Приехавшие врачи констатируют отравление никотином со смертельным исходом, что ни у кого не вызывет удивления, принимая во внимание количество окурков, разбросанных в квартире. Конечно, можно определить, что часть окурков имеет почтенный возраст; можно также обнаружить, что в желудке покойного никотина заметно больше, чем могло попасть туда с табачным дымом. Но будет ли кто-нибудь этим заниматься? Тем более, что пока труп вскроют, остатки никотина в желудке частично разложатся, частично всосутся дальше… Другой вариант подобного же сценария связан со спиртным. Стоит лишь заранее заменить доброкачественную водку на смесь веществ, родственных этиловому спирту, но, тем не менее, ядовитых (так называемые сивушные масла; некоторому содержанию этих «масел» самогон и обязан своему тяжелейшему похмелью). К ним относится метиловый спирт, этиленгликоль, и т. д. Все они легкодоступны. Отравление никого не удивит, учитывая то, что все ларьки завалены этой отравой.

— К счастью…, то бишь, к сожалению, — нервно заговорил Илья, — насколько я успел понять, Игорь не курит и не пьет. По просьбе Магистра я беседовал с девушкой Игоря. Бывшей. Да, она никогда серьезно его не воспринимала. Ну, так вот, представившись приятелем нашего подопечного… А знаете, Брат! Мне начинает нравиться эта работа. Чем-то она напоминает охоту, только еще более интересную… Назвавшись другом Игоря, я попытался внушить ей, что он очень страдает от их разрыва. В ответ я услышал массу интересных и нелицеприятных для Власова вещей: это потенциальный одиночка, никто не способен с ним ужиться, ибо он заставляет вести тот же замкнутый и размеренный образ жизни, который ведет сам. Игорь тщеславен и холоден, обидев человека — этого не заметит, а если и заметит, сделает вид, что ничего не произошло. Так что быстро сблизиться с ним никому не удастся, он не из тех, кто быстро заводит новых друзей… И хотя на вид наш подопечный — флегматик, девушка уверена и до сей поры, что Игорь спокойно перенес их разрыв, у меня же о нем сложилось совсем иное впечатление. Просто, он непонятным образом трансформирует свои эмоции во что-то более…

— Зато, не оставляет вниманием и старых товарищей… — пробормотал Гавриил, а затем обратился к водителю — Объект вышел из подъезда. Саша, давай за ним, но потихоньку! В любом случае всегда, остается наиболее хлопотное, но самое надежное условие — это отсутствие мертвого тела подопечного, — едва расслышал Илья Аркадьевич.

«Вдох от Яви, выдох — это Навь. И маг знает, как и когда надо полнить грудь силой Дня, но ему ведом также Покой бездыханного. В этом состоит Правь. С первым вздохом в человека вдувается Жизнь, с последним выдохом — когда испускает он дух, обретается Смерть. Жизнь голосиста, Смерть — тиха и безголоса. Звук имеет и начало, и конец, он усиливается, он и затухает.

Зов Рода притягивает и сближает, но стоит приблизиться, как он обращается в щит. Беззвучие разделяет, но братьям не нужно слов, они понимают молча… Любимый делится дыханием, друг — молчанием!» — у Игоря давно вошло в привычку формулировать краеугольные мысли собственной книги по типу китайских афоризмов. Вот и теперь, трясясь в вагоне метро, он продолжал свою работу.

А следующая была Серпуховская, поэтому Игорь протолкался поближе к двери и замер, балансируя среди красных от жары сограждан. Перед ним стоял столь же высокий бородатый мужчина и с явным наслаждением читал какой-то учебник. Насколько можно было разобрать, глядя через плечо, в нем шла речь об искусственном языке, разработанном еще в советский период. Вот попалось знакомое слово, оно потянуло за собой образы, мысли, чувства. Наконец, приноровившись, вагон уже практически не качало, глаза выхватили из чужой книжки кусок текста:

«Наc всегда «впечатляло» сходство между заклинаниями древних (взять хотя бы «Практическую магию» Папиуса), и языком математики (обратитесь, например, к фундаментальным трудам великого Гильберта). Порою кажется, что читаешь одну и ту же книгу. Но не станем торопиться с выводами. Вспомним, откуда выходила, откуда возникла наука? Не из тайной ли лаборатории средневекового химика, не из-за крепких ли монастырских стен?

Не одна сотня лет минула с тех пор, а наука, как и ранее, остается недоступной подавляющему большинству людей. Все мы давно свыклись с подобным положением вещей, мы не вникаем особо в теории. Ну, а сами теоретики? О, они образуют целую иерархию, и к высшим святыням науки допущены опять же единицы. Как же так, возмутитесь Вы? А школы, университеты? Дорога знания открыта всем! — сколько раз мы это слышали? Именно это, весьма льстиво, наука утверждала и утверждает, сама о себе, приписывая качества, коими никогда не обладала.

Задумаемся, а многие ли из нас смогли одолеть путь в науку? Или жить наукой? А что остановило Вас, лично Вас? Что мешает сейчас? Здесь не берутся в расчет политические факторы… Допустим, ни царь, ни кумир не мешают Вам.

Итак, что же служит преградой для Вашего похода в науку. Может быть, все возрастающие трудности понимания? Или скука сухих построений? Довод: «Положишь столько трудов, а в результате никакой материальной компенсации!» — этот довод не выдерживает критики. Ведь и на Западе, где получают вполне приличное вознаграждение за научные разработки, тем не менее, число людей, подлинно разбирающихся в хитросплетениях формул и уравнений, очень мало. Огромное большинство, опять же, совершенно ничем не занимается в науке.

Так вот, что же это все-таки за дорога такая (дорога ли к знаниям?), которую не осилит идущий? А кто осилил — представляет ли он отчетливо чем занимается? Может быть, так и было задумано?

Кому выгодно сложившееся положение вещей? Элитарность выгодна высшим жрецам науки, высшей касте, многоуважаемой касте ученых, узурпировавших право на истину, а также чиновникам от политики, дутым академикам. Подобно этому церковь в свое время, в средние века, монополизировала, сосредоточила в руках право на связь с богом, на божественное откровение, обращая лучшие свои черты в несомненное зло…»