Ольга Кузнецова - Просто солги

От нечего делать я начинаю отстукивать твердыми ногтями по деревянной столешнице, и звуки получаются звонкими, четкими. Как легкая барабанная дробь, но только менее музыкальная. Мотив, который я не напеваю, вереницей нот вертится у меня в голове, как птица, которую я все никак из жалости не могу выпустить на свободу.

Мелодия быстрая, нетерпеливая, точно я сижу в коридоре перед кабинетом врача в ожидании своей очереди. За своим неизвестным диагнозом.

Лампочка на потолке качается все медленней и, наконец, останавливается. Ну и правильно, так и должно быть. Все когда-нибудь заканчивается или обрывается, как в моем случае. Все, что приходит в этот мир, все это уходит. Появляется-исчезает… появляется-исчезает…

Свою самую главную ошибку я совершила, когда согласилась появиться. В тот момент, когда заполнила чей-то чистый лист, заняла чье-то "завтра", вытеснила чье-то "сегодня". Мне не хотелось тогда никому мешать, но что поделать, — меня никто тогда не спросил.

Джен должна вот-вот появиться, и, наверное, мое нетерпение связано с ее ожиданием.

Внезапно в воздухе раздается дикий пронзительный писк. От неожиданности я вздрагиваю. Но это не то, о чем я подумала, — всего лишь автоответчик.

Когда слышу его голос, задерживаю дыхание, точно это должно как-то помочь мне остаться незаметной, но все это — лишнее. Сердце совершает опасный кульбит в воздухе и замирает на одном из крутых виражей. Пытаюсь найти спасение в столешнице, хватаюсь за нее руками, вгрызаюсь ногтями. Но это тоже — лишнее. Потому что он меня не слышит.

"Дженнифер, прием, это Ким. Я знаю, тебя сейчас нет дома, но я надеюсь, что ты прослушаешь это сообщение до того, как я вернусь из Аризоны".

Голос его все такой же, каким он был всегда. Невозмутимый. Точно весь мир крутится вокруг него, Кима, который все просчитывает на несколько шагов вперед.

"Я уеду из города на несколько дней — у меня появились некоторые сложности в связи сама-знаешь-каким делом. Прошу тебя, держи Кесси около себя, не дай ей снова сбежать. Если что — мой номер ты знаешь. Люблю тебя. Кимберли".

На этом сообщение заканчивается, и комната снова погружается в эту зловещую тишину. Я же нахожусь в каком-то странном неидентифицируемом ступоре — никак не могу понять, в чем же, черт возьми, дело. Только затем понимаю: мой мозг отфильтровал все слова, кроме последней фразы, самым грубым образом впечатавшейся мне в память. Его "люблю", адресованное Джен, оно не сухое и насмешливое, не дружеское, не обращенное к Кесси-которую-ему-поручили-охранять. Его "люблю" — настоящее. И в чем-то я даже завидую этой испещренной розовыми шрамами девушке.

Дышать становится труднее, но это я просто не замечаю того момента, в который перестала дышать.

Ладони резко потеют, а от нехватки кислорода появляется какой-то ненормальный, монотонный шум в ушах. И, вероятно, если бы не этот шум, я бы наверняка услышала, как рьяно бьется мое сердце.

В этот момент внутри меня борются два совершенно разных человека: один, которому еще не все равно, и второй, которому уже до лампочки. До той самой одинокой лампочки, совершающей под потолком свои последние толчки. Почему-то сразу представляются два войска, чем-то в моем воображении напоминающие средневековые, но это так, пародия, — а на заднем фоне уже заранее звучит похоронный марш. Музыка для тех, кого отправили на смерть.

И на небе уже кружат несносно покрякивающие падальщики. Они кружат вокруг будущего места битвы, вытанцовывая среди облаков чей-то предсмертный танец.

Но птицы — это свобода. А мне так не хватает свободы.

Какое-то странное чувство заставляет меня резко вскочить с места и ринуться прямиком к занавешенному тонким тюлем окну. Через прозрачное стекло смутно видно то, что происходит там, по другую сторону. Стекло — это как будто бы граница между двумя мирами: миром, в котором навсегда заперта я, и миром, за которым я могу наблюдать только в замочную скважину.

К подъезду спокойным шагом подходит Джен. Она не торопится, но и плетется так, будто ее кто-то снова искромсал в ближайшем переулке. Она просто идет так, как будто все нормально. Как будто она — Джен — совершенно нормальная и у нее в квартире сейчас не находится Кесси, которая нужна абсолютно всем. Но мне почему-то кажется, что это она не притворяется нормальной — для нее в этой ситуации действительно все происходит так, как, впрочем, и должно.

Недолго думая, я хватаю со спинки стула истертый темно-синий пиджак, оставшийся уже без единой пуговицы. Пиджак тонкий, но по какой-то неизвестной причине даже в такую холодную осень мне в нем тепло.

Перед тем, как покинуть квартиру, я стираю с телефона все принятые сообщения. При этом сама на себя злюсь — хренов Ким — он, как всегда, продумал все на два шага вперед.

Все, все они пытаются загнать меня в угол; все хотят, чтобы я вошла в их полное распоряжение, как какая-нибудь вещь. И они будут запирать меня в таких темных комнатах с синхронно раскачивающейся лампочкой до тех пор, пока я окончательно не сойду с ума.

На лестнице уже слышны шаги Джен — отчетливые, гулкие, эхом отдающиеся от стен и отражающиеся в моем чувствительном разуме.

Опасливо хватаясь руками за покрытую скользким грибком стену, я быстро и незаметно пробираюсь на пролет выше, чтобы она меня не заметила. Сквозь щелочку между перилами на лестнице я наблюдаю за тем, как Джен входит в квартиру, как дверь за ней закрывается, и я даже с такого расстояния слышу, как щелкает выключатель в коридоре. И тут же представляю одинокую лампочку, сиротливо покачивающуюся под самым потолком из-за неизвестно откуда взявшегося сквозняка.

Она уже заметила мое отсутствие — не нужно даже чувствовать, чтобы понять это. Мне же остается только бежать. По лестнице — вниз. По дороге, в ад, в неизбежность. Мне остается лишь бежать. На пределе своих возможностей.

Но мне кажется, в этот раз я сбегаю не от Джен и даже не от Кима. В этот раз я сбегаю от самой себя. Покидаю ту частичку себя, что ненароком оставила под чужим присмотром.

Все это было ошибкой с самого начала. Все: эта вечная, вновь и вновь повторяющаяся ложь. Одна и та же неправда, просто принимающая разные формы. Каждый раз я попадаюсь на эту удочку. Снова и снова.

И мне уже катастрофически не хватает привычных монотонных звуков за тонкими стенами, не хватает тошнотворного запаха, которым я теперь пропитана насквозь. Мне не хватает той жизни, которую я уже успела принять, образа Кесси-супергероя, с которым успела срастись.