Любовь Черникова - Защитница. Киррана-1

незлых насмешек, но попыток обзавестись наследником не прекращал. Его жена

Лушана и сейчас была на сносях. Аккарий продолжал надеяться, не смотря на то, что

Матрена уже напророчила ему девятую девочку.

Ануша, четвертая по старшинству, смешливая, большеротая, с огромными

голубыми, как летнее небо, глазами и едва заметными веснушками на светлой коже,

радовалась до безумия такому везению – отец взял её на ярмарку, даром, что от себя и

на шаг не отпустит. Потому и трещала без остановки, как сорока.

Ехали не спеша, обоз растянулся на всю дорогу. Последние не видели

скрывшихся за холмом первых. На соседнем возу, загруженном плетеными корзинами,

сундучками, шкатулками и даже детскими игрушками – слыхивали у городских богатеев

такие в почете, особенно ежели расписать покрасивше, ехал Лютобор. Кира хотела

было пересесть к нему, но передумала. Хватит с неё сплетен. ещё скажут, что она и

Люту у Ламиты отбить хочет. Ну их.

Ануша, будто подслушав её мысли, задала вопрос:

– Кира, а правда, что тебя Защитник Пасита поймал в ночь Киаланы?

– Правда, – охотница вздрогнула от неожиданности, но отпираться не стала.

– А правда, что ты Микора больше не любишь? У тебя будет сын от Защитника?

– Аннуша! – рявкнул дядька Аккарий.

– Чего? – невинно протянула девчонка, – Мне про то Егорша сказывал.

– А я вот выдеру тебя, как вернемся. Мала ещё с Егоршей знаться!

– Ну не мне – Луссанке. А я – подслушала.

– Много знает твой Егорша, да и Луссанка вожжей давно не получала. Приеду –

напомню. Такое болтать – к Защитнику на столбы напрашиваться. Не смей больше это

повторять, поняла?

– Но…

– И матери скажу, ужо она тебя крапивой-то отходит! Научишься отца уважать. –

девчонка, испуганно выпучив глаза, притихла. – Кира, ты на них внимания не обращай.

Где дыра – там и ветер, – Аккарий, не оборачиваясь махнул рукой.

Кира опечалилась: «Значит вот какие слухи по деревне распустили. Интересно,

до матери уже дошло?»

– Ануша, Микор мне друг. Не больше. Вот вернемся, самолично намну бока

Егорше, да и Федуньке заодно, чтоб языки не распускали! – Кира с усилием заставила

себя разжать кулаки и расслабиться. – Пасита на меня случайно в лесу наткнулся.

Поцеловал, как водится, да больше для смеха. На том и отпустил, – выдала она

смягченную версию. – А Егорша твой с Федулом дружит. Они оба меня недолюбливают.

– А за что не любят? – оживилась Ануша.

– Я их как-то побила. Гордость в них говорит мужская и уязвленное самолюбие, –

ввернула умные слова, сказанные отцом по тому случаю.

Ануша захихикала, радуясь – будет теперь, что с подружками обсудить – и не

удержалась от новых вопросов:

– А как же ты их побить смогла? Они же парни. Да ещё такие здоровые.

– Меня же Защитник драться учил. Я хорошо умею, – Кира улыбнулась.

– Покажешь? – глаза девчушки загорелись азартом, она вперила взгляд на

последний воз, как раз взобравшийся на вершину холма – там ехали Федул со своим

отцом.

– Обязательно! – охотница потрепала девочку по каштановым с рыжинкой

волосам, – Как только момент подходящий выдастся, – она тоже непроизвольно

посмотрела в хвост обоза.

До Птичьего Терема доехать можно было меньше чем за день, но это, если

верхами. Обоз же шёл медленно, не спеша, жалея лошадей. А по сему выходили

загодя, планируя ночевку, ведь ещё день потом торговать.

Одолев две третьи пути, остановились в перелеске. Как водится, выстроили возы

кругом. Разожгли костры, занялись обустройством и ужином. Всего на ярмарку

отправилось семнадцать человек, не считая четверых подростков.

Ближе к вечеру, когда приблизились к болотам небо затянуло, пошёл дождь,

чему уставшие от жары люди и лошади только обрадовались. Но тот скоро закончился.

Прохлады толком не принес, а вот комарья нагнал тьму-тьмущую. У огня было жарко,

зато не докучали кровопийцы – то дядька Аккарий кинул в пламя припасенных еловых

шишек. Знахарка Матрена раздала желающим отвар полыни, чтобы намазаться. Кира

же никогда не страдала от насекомых. Те то ли не могли прокусить её одежду, то ли

причина крылась в чем-то ином: «А может кровь у меня попросту не вкусная?»

Когда с делами было покончено, утомленные дорогой путники расселись вокруг

огня, принялись ужинать, да судачить. Кира, прихватив кружку кваса, отошла в сторону

и расположилась чуть поодаль. Не хотелось ни с кем разговаривать, а ну как задавать

вопросы начнут не хуже Ануши? Вон какие взгляды бросает на неё Федунька, когда

думает, что она не видит. Небось наплел уже больше, чем у Лютобора товара в возу

припасено.

– Слыхал я, – проговорил дядька Майрат, – на дороге разбойники объявились,

сартог их в печень! Озорничают.

Темноволосый, с плоским носом и чуть раскосыми, вечно прищуренными

глазами, отчего казалось, что он смотрит на собеседников с затаенной хитринкой. Его

пра-прабабка была, как ни странно, из степняков, видимо поэтому его природное

чувство юмора не позволяло и слова вымолвить, не помянув при этом своих предков.

– Да неужто! – всплеснула руками Матрена.

Знахарка самолично отправилась в город прикупить редких заморских

ингредиентов для мазей и снадобий. Не отважилась племянницу послать, свою

преемницу.

– Да что нам сделают-то? Они только и воины супротив одиноких путников. А нас

же вона – целый обоз, – махнул рукой Аккарий, но глазами тут же нашёл Анушу,

убеждаясь, что дочка поблизости.

– Пускай только явятся! – хорохорился Лютобор.

– Мы им покажем, как на добрых людей рот разевать! – не желал отставать

Федул. Парням не терпелось удалью похвалиться.

Из темноты крикнули:

– Ну так давай, показывай! – тут же с разных сторон раздался дружный хохот.

Деревенские подскочили от неожиданности. Разбаловались, отвыкли уже мечи

под рукой держать. Кто-то бросился за своим к телеге, кто-то схватился за нож – он-то

завсегда поблизости, а кто ухватил дубинку посуковатей, ежели таковая оказалась на

глазах.

– А выдь на свет, коли не боишься! – ответил дядька Аккарий по праву обозного.

– А что мне с того-то? Аль трусом окрестишь?

– Да ты, никак, тать, коли в темноте прячешься?

– А я и есть – тать.

– Тать, не тать, а добро надо бы отдать, – присоединился второй голос.

«Больно писклявый, будто гигантский комар разговаривает», – от этой мысли у