Карина Демина - Хельмова дюжина красавиц. Ненаследный князь

— Думаете, с тайной канцелярией семейные дела поправить? — пан Зимовит осклабился, точно видел Лихослава со всеми его мыслями, а может и видел, недаром на генерал-губернатора лучшие ведьмаки работали. Но мыслей своих Лихослав не стыдился.

Пусть он пока не князь, но отвечает, если не за отца, то за младших братьев и сестер… а в том, чтобы искать государевой награды чести всяко больше, чем в женитьбе на состоятельной наследнице, что бы там ни говорили.

— Что ж, — генерал-губернатор сцепил пальцы под подбородком, — не буду обещать невозможного, скажу лишь, что ваше будущее в ваших же руках. Послужите государю хорошо, и наградою вас не обойдет.

— И что от меня требуется?

— Приглядеть за одной особой, которая весьма несвоевременно объявилась. Отвлечь, развлечь… да хоть в койку уложить, главное, чтобы особа сия не мешалась в… дела, ее не касающиеся. Заметьте, жениться я вас не заставляю.

И на том спасибо.

Глава 10

О Цветочном павильоне, зеркалах и модной толерантности

Лизанька разглядывала соперниц сквозь ресницы, с трудом сдерживая непонятное, незнакомое раздражение. Она-то, с детства привыкшая к тому, что среди подружек, каковых у Лизаньки было не так, чтобы много, среди многочисленных маменькиных сродственниц и их дочек, была самою красивой, теперь вдруг оказалась одной из многих.

И не самой яркой.

Одетая по последней моде, Лизанька вдруг остро ощутила, что платье, пусть и купленное в дорогом магазинчике, было лишь подогнано по фигуре ее, а не сшито на заказ… и ткань не такая уж роскошная, и рисунок простоват, и отделка не удалась…

И сидит оно не так, чтобы совсем уж хорошо…

Внезапная обида на жизнь, которая преподнесла этакий неприятный сюрприз, заставляла Лизаньку горестно кривить губы и искать кого-то, кто был бы хоть на самую малость, но хуже. И взгляд ее то и дело останавливался на чернявой акторке, за которой маменька строго-настрого велела приглядывать.

Лизанька и приглядывала.

…во дворце генерал-губернатора.

…и в коляске, которая на вокзал везла.

…на самом вокзале, где уже дышал парами состав.

…и в вагоне пульмановском, личном его превосходительства.

Приглядывала и дивилась тому, до чего нехороша батюшкина акторка. Неужто и вправду этакая дура? Или притворяется? Взгляд-то живой, лукавый… точно притворяется…

И злость разбирает, душит просто-таки. Знал же батюшка, сколь важен этот конкурс для Лизаньки, а все одно отправил конкурентку, будто бы иного способа свои дела устроить не нашлось. Не мог родной дочери задание доверить?! А эта, чернявая, наверняка знает, под какой личиной мил друг Себастьянушка скрывается…

Своего не упустит.

Мысль о том, что не все, окружавшие Лизаньку девушки, желают породниться с ненаследным князем Вевельским, в голову Лизаньке не приходила. И оттого мучилась она злой ревностью, не имея способа гнев свой выплеснуть.

— А у нас в городе, — сказала акторка низким голосом, прижимая к груди ужасающего вида ридикюль, — не принято соперниц проклинать!

Ей не ответили.

Ядзита, достав вышивку, устроилась у окошка. Габрисия заняла кресло в углу, откуда и наблюдала за прочими. Гномка обошла вагон, придирчиво изучая обстановку его, к слову, весьма роскошную. Сделанный по специальному проекту, вагон более напоминал небольшую гостиную, исполненную в пурпурно-золотых тонах. Здесь нашлось место низким диванчикам, обтянутым телячьей кожей, и низким банкеткам, и креслицам, до того изящным, что выглядели они вовсе кукольными, круглым столикам и очаровательному полукруглому бюро с нефритовой инкрустацией.

Карезмийка, устроившись на полу, тяжко вздохнула…

— Быть может, — осторожно заметила Иоланта, трогая витой позолоченный шнур, — Мазена сама виновата? Радомилы многих… злили.

— О да, а у Мазены норов и вовсе был сволочным, — Эржбета расправила полосатые юбки дорожного платья и достала свой блокнотик. Что она пишет? Спросить? Неудобственно как-то. — Уж поверьте мне… и да, я не собираюсь делать вид, что мне безумно ее жаль.

Паровоз издал протяжный гудок, но с места состав не тронулся.

Лизанька собралась было присесть в кресло, широкое и весьма удобное с виду, но была остановлена самым невежливым способом. Рыжеволосая девица, смутно знакомая, дернула Лизаньку за руку и, указав куда-то в угол вагона, сказала:

— Там твое место.

— Это еще почему?

Богуслава. Точно, Богуслава Ястрежемска, единственная дочь князя Ястрежемского…

…красива, конечно. Кожа как у всех рыжих белая фарфорово-прозрачная, волосы — огонь, глаза по-кошачьи зеленые, щурятся недобро, оглядывают Лизаньку этак, с нарочитой неторопливостью, заставляя ощутить собственную ничтожность.

— Потому, что не следовало писарчуковой внучке в шляхетные панны лезть, — с явным удовольствием сказала Богуслава.

И руку стиснула.

Вот тварюка!

— Отпусти, — сказала Лизанька, в зеленые глаза глядя прямо, с вызовом. Отступаться она не собиралась. — Пока космы целые.

— Прекратите, — панночка Ядзита отложила шитье. — Мне кажется, места здесь всем хватит…

— Особенно теперь, — хихикнула Иоланта. — А там, глядишь, еще кого-нибудь проклянут, и совсем вольно станет…

Богуслава руку разжала и от кресла оттолкнула.

Пускай себе.

Лизанька не настолько глупа, чтобы в драку лезть. С этой курвой она потом сочтется…

— Конечно, садитесь, панночка Богуслава. Простите, не узнала сразу, — Лизанька отступилась. — Волноваться заставила… а в вашем возрасте волнения вредны…

— Что ты хочешь сказать?

— Что тебе, дорогая, двадцать уж минуло, — с неприятной улыбкой поправила Габрисия, — или ты забыла, Славочка, как мы намедни твой день рождения праздновали? Скажи, он так и не явился?

— Кто? — Ядзита вытащила темно-зеленую нить.

— Себастьян Вевельский…

…Богуслава скривилась и буркнула:

— Нашли, о чем говорить… явился… позже… прощения просил…

— На коленях? — Габрисия от расспросов, несомненно, получала удовольствие. Вон как порозовела… и даже улыбалась почти живою улыбкой.

— На коленях, конечно… и подарок подарил… от королевского ювелира, — гордо задрав остренький подбородок, Богуслава опустилась в отвоеванное кресло.

Лизанька же заставила себя улыбаться.

Ну папенька, спасибо вам огромное! С вашей-то щепетильностью урожденной того и гляди без жениха останешься. Значится, этой рыжей паскудине Себастьянушка украшения дарил?

От королевского ювелира?

Ревность душила Лизаньку, и еще обида, прежде всего на батюшкину нерасторопность, на его неумность, порядочность, мешавшую исполнению маменькиных планов. И кабы не она, не увещевания и не угрозы отправить дражайшую супругу вместе с дочерью в деревню, давно бы все сладилось.