Кулл беглец из Атлантиды - Роберт Ирвин Говард
Она смотрела на меня, не сопротивляясь, пока я не собрал ветки в охапку и не поставил ее перед собой. Тогда она боролась с отчаянием, которое поразило меня. Когда я подавил ее мятеж, она, задыхаясь, сказала: “Ты чудовище! Выпороть женщину!”
Я рассмеялся: “Кто упомянул о порке женщины? Любой может подменить непослушного ребенка”.
Ярость, которая пылала на ее маленьком личике, была такой яростной и сосредоточенной, что я невольно отступил на шаг. Ее глаза буквально горели, ее красивая губка удивительным образом обнажила мелкие зубки. Мгновение она свирепо смотрела на меня, а затем отвернулась, насколько позволяла моя хватка за ее руку, отказываясь смотреть. С каждым мгновением я становился все более сбитым с толку удивительной девушкой. Я привлек ее к себе и был еще больше удивлен, увидев, что она смотрит на меня укоризненным взглядом. Мне было трудно встретить этот ровный взгляд, хотя я знал, и она знала, что она заслуживает порки, если это делает каждая девушка. Но ее ясные глаза заставили меня почувствовать себя так, словно я собирался убить невинного младенца.
Я ожидал, что она снова начнет сражаться, но она полностью изменила свою манеру поведения.
К моему удивлению, она приняла смиренный вид, который смущал меня больше, чем любое другое ее настроение.
“Пожалуйста, не хлещи меня, Ам-ра”. - взмолилась она, робко пытаясь высвободить руки, а затем отказавшись: “Не надо, пожалуйста. Не позорь меня так, умоляю тебя”.
Я колебался.
“Ам-ра”, - сказала она, казалось, устало, - “если ты выпорешь меня, я всегда буду ненавидеть тебя”.
Из всех нелепых просьб! И все же почему-то это пристыдило меня больше, чем все остальное, что она сказала.
Затем, злясь на себя и на нее за то, что она так сбила меня с толку, я развернул ее не очень нежной рукой и поднял переключатели. Весь этот фурор из-за подмены молодой девушки, едва вышедшей из возраста порки. Вспомните, прежде чем осудить меня, что в ту эпоху все было примитивно и прямолинейно. Мы были похотливыми животными, и то, что ужаснуло бы людей цивилизованного века, было обычным явлением в ту эпоху.
И все же, когда я смотрел на девушку, которую так беспомощно держал в своих объятиях, я знал, что не смогу провести выключателем по этому тонкому, съежившемуся телу. С рычанием отвращения к собственной слабости я отбросил переключатели в сторону.
“Я не буду пороть тебя, дитя”. Сказал я ласково, и Ах-лала открыла глаза, которые она крепко зажмурила, когда я начал пороть ее.
Она потянулась, чтобы освободиться: “Тогда, пожалуйста, отпусти меня”. она умоляла.
“Подожди.” сказал я, “Сначала скажи мне, почему ты так сильно мучил меня. Конечно, я никогда не оскорблял тебя”.
“Ты тоже”. Она ответила с негодованием.
“Тогда как, во имя Белого Волка?” Спросил я озадаченно.
Она опустила голову и некоторое время не отвечала, затем внезапно разразилась речью, такой быстрой и пылкой, что мне было трудно понять, о чем она говорила.
“Ты никогда не обращал на меня никакого внимания”. Она бушевала: “Ты продолжал свой путь и, казалось, не знал, что я была в мире! Ты отнимал все свое время у
[…]
Царство теней
(Черновик)
Звуки труб становились все громче, подобно глубокому золотому раскату грома, и ритмично стучали серебряные копыта. Толпа кричала, женщины бросали розы с крыш, когда первая из могучего множества показалась на широкой белой улице, которая огибала Башню Великолепия с золотым шпилем.
Первыми выступили трубачи, стройные юноши, одетые в алое, верхом на лошадях с размахом длинных золотых труб; затем лучники, высокие мужчины с гор; за ними тяжеловооруженные пехотинцы, их широкие щиты бряцали в унисон, длинные копья покачивались в идеальном ритме их шага. За ними шли самые могучие воины во всем мире, Красные Убийцы, всадники на великолепных лошадях, вооруженные красным от шлема до шпор. Они гордо восседали на своих конях, не глядя ни направо, ни налево, но ликующе осознавая, что все это вызвано криками . Они казались бронзовыми статуями, людьми из металла, и в лесу копий, который возвышался над ними, не было ни малейшего колебания.
За ними шли разношерстные ряды наемников, свирепых, дико выглядящих воинов, людей Му и Каа-у, с холмов востока и островов запада. Они были вооружены копьями и мечами, и компактной группой, которая маршировала несколько в стороне от остальных, были лучники Лемурии. Затем шли легкие пехотинцы нации, а еще больше трубачей замыкало шествие.
Храброе зрелище, и зрелище, которое вызвало неистовый трепет в душе Кулла, короля Валузии. Не на Топазовом троне перед царственной Башней Великолепия восседал Кулл, а в седле, верхом на великолепном жеребце, настоящий король-воин. Его могучая рука взметнулась в ответ на приветствия, когда войска проходили мимо. Его свирепые глаза скользнули по великолепным трубачам небрежным взглядом, дольше задержавшись на следующих солдатах; они загорелись свирепым светом, когда Красные Убийцы остановились перед ним с лязгом оружия и вздыбленными конями и отдали ему Коронный салют; они слегка сузились, когда наемники прошли мимо.
Они никому не отдавали честь, наемники. Они шли, расправив плечи, глядя на Кулла смело и прямо, хотя и с определенной оценкой, подобающей воину, свирепые глаза, немигающие, пристально смотревшие из-под лохматых грив.
И Кулл ответил таким же взглядом. Он даровал многое храбрым людям, и храбрее его не было во всем мире, даже среди диких соплеменников, которые теперь отреклись от него. Но Кулл был слишком диким, чтобы испытывать к ним какую-то большую любовь. Было слишком много вражды. Многие были вековыми врагами племени Кулла, и хотя имя Кулла теперь стало словом, проклятым среди гор и долин его народа, и хотя Кулл выбросил их из головы, все еще сохранилась старая ненависть, древние страсти. Ибо Кулл был не валузийцем, а атлантийцем.
Армии скрылись из виду на широкой белой улице, которая вела к казармам, и Кулл развернул своего жеребца и
